Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса
Шрифт:
— Это ничего, могло быть хуже, — ответил Франсиско Асеведо, — они пожелали говорить со мной уже после того, как проломили голову брату Морланду и убили Томаса де Винья, отчего ярости у них, судя по всему, поубавилось; мне досталось всего ничего, я к ним пошел, а что дальше было, и рассказывать не стоит: пустяки.
— Что они с тобой сделали? — Этот день был полон неожиданностей, и Ибаньес начинал уже привыкать к ним.
— Побили меня как следует, а после кто-то из них приставил мне к груди пистолет, который, к счастью, дал осечку.
— Мерзавцы! — только и сказал Антонио.
Франсиско
— Вот и я говорю. Хорошо еще, что подоспели наши люди и помогли мне убежать. — Он на мгновение замолчал, будто колеблясь, и добавил: — Потому что с помощью лейтенанта я бы уже давно червей кормил.
— Как это?
Антонио вновь чувствует, как его охватывает гнев. Он уже столько ломал себе голову, сводя концы с концами, столько раз вновь и вновь возвращался к рассказу о происшедшем, все более усугубляя вину участников событий или обнаруживая новых ответственных за них, что уже начинал чувствовать себя как бык на корриде, которую он посещал во время поездок в Мадрид: в заключительной части действа, когда шпага уже крепко сидит у него в спине, бык обреченно ждет конца, а перед его глазами, вот-вот готовыми закрыться миру и свету, безжалостно развеваясь, полощутся плащи тореро. Антонио ждет, что Асеведо продолжит свой рассказ, но тот не торопится, словно для того, чтобы сказать то, что он должен, ему не хватает воздуха.
Единственное, что он делал, так это бродил туда-сюда как ни в чем не бывало, и даже казалось, что его бездействие только еще больше подстегивает людей.
Неужели власть его врагов столь велика, что смогла обуздать вооруженную силу, направленную сюда как раз для того, чтобы охранять королевские боеприпасы и защищать от мятежей, подобных недавнему? Ибаньес бросает взгляд на сына и видит, что тот невозмутимо ждет ответа, который ему уже, без сомнения, известен. Но Ибаньесу еще неведом этот ответ, хотя он и догадывается о нем, а посему он спрашивает:
— И как же ты убежал?
— Я бросился бежать к дворцу Мануэля Педросы.
«Жизнь полна парадоксов», — думает Антонио, который наконец-то теперь, выслушав сына и шурина, окончательно понимает, что произошло на самом деле.
— И он тебя хорошо принял?
— Да, замечательно. И только благодаря ему я жив.
— Но ведь он был одним из главных интриганов, даже, возможно, главным подстрекателем.
— Это невозможно! — Франсиско несколько актерским и совершенно притворным жестом поднес руки к голове.
Мысль, что он попал прямо в пасть к волку, настолько испугала его, насколько он успокоился, когда прибегнул к помощи Педросы. И он понимает, что это не укладывается в его сознании.
— Это невозможно! — вновь восклицает он в надежде, что муж его сестры опровергнет сказанное, ибо страх подчас может оказаться созидательным и нужно питать его, чтобы в конечном итоге вызвать ненависть, этот столь необходимый иногда компонент защиты.
— Я тебе говорю, — подтверждает Антонио Ибаньес.
После этого трое потрясенных мужчин
Не удалось спасти ни часовню, ни даже престол алтаря. Это священник Рамон Гарсиа позаботился о том, чтобы разрушить святой престол, без которого нельзя служить у алтаря Христова. Именно он, Рамон Гарсиа, после того как поджег часовню, призывал людей к штурму, обещая им отпущение грехов за все содеянное и сам же отпуская их во время совершения погрома.
Антонио понимает, что в течение нескольких часов мир вращался совершенно бесконтрольно и что весь установленный порядок в момент восстания был низвергнут в умопомрачительную бездну. Но будто мало было священника, разрушившего священные алтарные реликвии, оторопь вызывает и поведение Руиса Кортасара, его трусливое бездействие, а также поведение командующего батальоном африканского полка, расквартированного в Вивейро, дона Бернардино Техадо графа Сан-Романа, продемонстрировавшего такое же странное равнодушие в девяносто шестом году.
Тогда англичанам вздумалось высадиться в Буреле, чтобы разрушить заводы и напасть на склады в Сан-Сибрао. Когда Ибаньес получил известие о готовящейся атаке, он обратился с просьбой о помощи к графу Сан-Роману, а затем и к самому капитан-генералу. Антонио сделал это прежде, чем захватчики были выдворены самими жителями и рабочими. Тогда он попросил сначала графа Сан-Романа, а потом и капитан-генерала усилить охрану заводов и расположенных поблизости от берега сооружений. Ему было в этом отказано по предписанию графа Сан-Романа, сославшегося на гениальную отговорку капитан-генерала, согласно которой на протяжении трех лиг до самого Вивейро, семнадцати с чем-то километров, не было ни одного места, где можно было бы разместить войска, поскольку распихивать их по мелким селениям с тридцатью или сорока жителями в каждом было бы в высшей степени неудобно.
Сан-Роман — чудесное местечко, расположенное неподалеку от Виластрофе, возле гор Буйо, застроенное красивыми и добротными маленькими домиками, и теперь его граф, граф Сан-Роман, командующий королевскими войсками, будто мало ему позиции, которую он занял во время британского нашествия, лжет и уверяет, что он и понятия не имел ни о чем вплоть до тридцатого апреля, в то время как сам же он еще двадцать третьего числа сообщил о покушении на писаря судьи Ламаса и об обвинениях и доводах, которые приводили напавшие.