Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса
Шрифт:
Можно подумать, что Галисия всегда находится в центре циклона, в своего рода безмятежной сердцевине, вокруг которой безумным вихрем кружат ветра и бунтует море. Вот так и теперь. Рядом с архиепископом Компостелы, монсеньером Рафаэлем Мускисом, честолюбивым и беспринципным наваррцем [104] , горячим сторонником Святой инквизиции, отстаивающим ее интересы со страстью, достойной лучшего применения, дон Педро Кеведо, эстремадурец [105] , епископ Оуренсе [106] , и сам епископ епархии Мондоньедо, покровитель французских священников, распространившихся благодаря его гостеприимству по всему взморью Луго. Среди родственников господина архиепископа есть придворные короля Карлоса IV [107] , он очень высокомерен и всегда ревностно охраняет свои прерогативы и не умеет скрывать разъедающие его амбиции, которые галисийские
104
Наваррец — житель (либо уроженец) Наварры, исторической области на северо-востоке Испании.
105
Эстремадурец — житель (либо уроженец) Эстремадуры, исторической области на западе Испании.
106
Оуренсе — главный город одноименной галисийской провинции.
107
Карл IV (1748–1819) — король Испании в 1788–1808 годах.
На этом своем сборище священники вспоминают мятеж в Саргаделосе. Спустя четыре года после того как сами его подстроили, они продолжают так им гордиться, остаются настолько сплоченными в своем стремлении свести счеты с дерзким хозяином доменных печей, что не перестают отмечать взрывами хохота воспоминания, возникающие под воздействием процесса пищеварения, тяжелого и медлительного, который должен был бы уже давно завершиться, но который все еще терзает большинство из них. Здесь собрались приходские священники из Льейро, дон Антонио Мартинес Варела; из Трасбара, дон Педро Ривера; из Нойса, дон Луис Сольвейра; но некоторые не пришли. Среди отсутствующих аббат из Бурелы, дон Рамон Гарсия Рамос, тот, что расколол алтарь часовни во дворце Антонио Ибаньеса; он уже вернулся из Мадрида, куда его доставили по требованию правосудия, и теперь переживает новые неприятности. Он сбежал из тюрьмы Мондоньедо, и его обнаружили в столице королевства. Сначала хотели оставить его там, ссылаясь на то, что нет денег на его перевозку, но Ибаньес самолично выдал их из своего кошелька. То ли для того, чтобы аббат находился в доступной близости и под властью закона, ныне обратившегося к маркизу благоприятной стороной, то ли как следствие какой-то из многочисленных договоренностей, приведших к окончательному приговору.
— Я сослался на то, что денег, чтобы осуществить его переезд, нет, но об этом стало известно Ибаньесу, и он выложил их из своего кармана, только бы его доставили. Он ненасытный, — вспоминает дон Сантос, писарь из Сан-Мартина-де-Мондоньедо, присутствующий на собрании; именно он по поручению судьи Антонио Коры оказывал воздействие на ход этого дела.
Дон Роке уже давно вновь уселся на свое место спиной к свету, вглядываясь в лица гостей. Четыре года, прошедшие с момента, когда им не хватило сущей малости, чтобы покончить с почти всеобъемлющей властью хозяина Саргаделоса, похоже, лишь способствовали укреплению его могущества. Еще не завершился 1798 год, а Антонио Ибаньес уже преподнес в дар городскому совету Рибадео чугунную ограду, оцененную в три тысячи пятьсот восемьдесят реалов; скорее всего это было сделано для того, чтобы убедить всех, что его присутствие, следы его трудов должны быть у всех на виду, к тому же украсил решетку узором, подобным несравненному кружеву Камариньас [108] .
108
Камариньас — небольшой городок недалеко от Коруньи, известный своими изысканными кружевами.
Луис Сольвейра, священник из Нойса, обращается к дону Роке, вспоминая о несчастьях этих лет, способствовавших лишь укреплению власти того, кого они так ненавидели:
— Да, хорошо еще, дон Роке, хорошо еще, что вы вмешались именно тогда: ведь теперь наш друг сделался почетным генералом артиллерии, помощником инспектора четвертого отделения, и неизвестно, кем он потом станет, капитан-генералом армии, вице-королем, да кем угодно, и не знаю, сможет ли кто-нибудь теперь помешать армии выступить в его поддержку, если мы вдруг окажемся в состоянии вновь устроить нечто подобное.
Дон Роке смотрит на него и кивает. Ему прекрасно известно, что Ибаньес за эти годы не только добился звания генерала и, как следствие, права носить военный мундир, но теперь рабочие Саргаделоса военизированы и их не призывают на военную службу, ибо считается, что они состоят на службе у короля, работая на заводе, который снабжает боеприпасами армию. Галисийские юноши — небольшие любители солдатчины, а посему они с удовольствием остаются в Саргаделосе, рядом с родными, имея возможность по-прежнему созерцать море, без которого не мыслят себе жизни. Это недавно подтвердил и священник-отступник Шоан Антонио Поссе, хорошо еще, что он сейчас в Леоне [109] и не докучает никому в этих краях. Мануэль Пардо Андраде придерживается того же мнения, но он утверждает, что причиной тому еще и язык, поскольку,
109
Леон — город (и провинция) в северо-западной части Испании.
Сборище призвано направить присутствующих в русло вновь обретенных надежд, а посему собравшиеся постоянно обращаются к воспоминаниям, сопровождая их все более шумными взрывами хохота; они вспоминают о том, что произошло четыре года назад, чтобы отвлечься от недавних неудач. Как получилось, что этот несчастный просветитель так легко справился с ними, когда они решили помериться с ним силами? В 1801-м, в первый год нового века, он арендовал девятую часть десятичных сборов провинции Луго, которые Папа Пий VII [110] пожаловал в качестве привилегии испанской монархии, а на следующий год добился благоприятного решения суда по делу мятежа девяносто восьмого года. Вот это-то больше всего и гложет их. Это да еще то, что он испросил титул маркиза Саргаделоса.
110
Пий VII (1740–1823) — Папа Римский с 1800 года.
Дон Мануэль Педроса, хозяин дворца, давшего фамилию его семье по меньшей мере еще в 1597 году, о чем свидетельствует надпись над одним из окон на втором этаже, откуда можно созерцать восход солнца, слушает молча, ибо он уже давно привык и устал от этих нескончаемых жалоб сих бесстрашных святых отцов. В отличие от них он почти каждый день наблюдает, как встает солнце. И еще он умеет любоваться закатом. Из его дворца видно море, маяк Сан-Сибрао, скрывающиеся за ним на западе утесы, но море лишено безмятежности; взгляд, устремленный из окон его дворца, не найдет желанного покоя. Мануэль Педроса привык видеть все, ибо ему уже все довелось увидеть. И он никогда не отчаивается. Единственное, что вызывает его негодование, так это платный тракт, хотя из окон его и не видно, который Ибаньес проложил прямо перед его носом, по его собственным землям, дабы подвозить изделия своего производства к лебедочному причалу. Грузы немедленно доставляются на суда строго определенного назначения. Все это каждодневное, невыносимое оскорбление.
Ни у одного дома в округе нет такого величественного портала, как у него, с огромным гербом над входом и аркой, возвышающейся справа от часовни, придающей всему вокруг вековой покой и особое очарование; но ни одному дому не было нанесено такого страшного оскорбления. Через этот портал вошел шурин Ибаньеса и в этой часовне преклонил колена, когда прибежал к нему просить убежища. Ему пришлось предоставить его. Теперь дон Педроса боится, что священники припомнят ему это и посмеются над ним. Но они этого не сделают, ибо хорошо знают, кто здесь распоряжается, и им также прекрасно известно, что ему, Педросе, пришлось уступить свои земли, чтобы там утвердились позор и бесчестие, и он вынужден был согласиться после того, как на него надлежащим и мудрым образом надавили.
Платная дорога заканчивается на лебедочном причале, названном так потому, что на нем стоит лебедка, от которой тянутся длинные канаты, крепящиеся к битенгам [111] вытащенных на песок судов. Когда они освободятся от своих грузов, заполнив ими склады, выходящие на песчаный берег Каоса, и под самую завязку заполнят трюмы изделиями Саргаделоса, их можно будет снова спустить на воду.
Склады расположены совсем близко от маяка Сан-Сибрао, с западной стороны, противоположной той, откуда Педроса созерцает из своего дворца море, менее спокойное здесь, чем возле причала. Склады стоят на маленькой площади селения, возле улицы Виела, и у одного из них каменная лестница с такими же ступенями, как в здании местной администрации, возможно, чтобы всем было понятно, в каких кругах вращается тот, кто поднимается и спускается по этой лестнице. На складах хранится все: то, что поступает морем, как-то продовольствие или холсты, а также различные инструменты и орудия труда, одежда и пряности, множество товаров, о которых и сказать-то нельзя наверняка, то ли Ибаньес их просто хранит, то ли накапливает.
111
Битенг — стальная тумба на палубе судна, служащая для уменьшения скорости вытравливания якорной цепи, закрепления буксирного троса либо якорного каната.
Педросе известно, какова его власть над священниками округи. А потому он всегда выжидает, чтобы сказать последнее слово. Он спокойно может произнести его и после ужина. Уже приближается его час, и более чем вероятно, что дон Роке вновь распорядится накрывать на стол. Но сегодня он испытывает нетерпение. Здесь собрались наименее решительные, но одновременно самые сумасбродные священники округи. Он предпочел бы иметь дело с такими, как падре из Бурелы или хотя бы из Нойса, но лучше с первым, наиболее воинственным, всегда готовым схватиться за оружие или в нужный момент взять на себя рискованную миссию. Педроса испытывает нетерпение, он не собирается оставаться здесь дольше. Поэтому он вступает в разговор и делится новостью, которая явно даст повод для разговоров, как только он уйдет: