Синий краб
Шрифт:
Была у Лерки странная тяга к воде. Он часами торчал на берегу. Швырял в воду камешки, разглядывал ракушки, месил ногами глину. И еще он здорово ловил рыбу. Когда все шли с рыбалки без добычи, Лерка обязательно тащил связку чебаков или ершей. И никто ему не завидовал. Просто все говорили: «Это же Лерка».
Лена крутилась в суматохе лагерных дней и порой совсем забывала про Лерку. Но иногда острая мысль останавливала ее на бегу, как встречный
Лерка был первым из мальчишек, с которым она не могла подружиться. Конечно, она была теперь большая, но обида грызла ее как в детстве. Словно кто-то не принял ее в игру.
А раньше ее всегда принимали.
Она была благодарна мальчишкам. За то, что брали играть в футбол, за то, что не скрывали своих тайн от нее, за то, что научили драться на деревянных мечах, а потом — на стальных рапирах. За то, что были друзьями. Лена знала: в каждом мальчишке живет рыцарь. Даже в маленьком и слабом. Даже в том, который плачет по пустякам. Она это поняла, когда узнала Яшку.
В шестом классе Лена схватила «мушкетерскую» болезнь. В школе новый учитель физкультуры объявил запись в секцию фехтовальщиков. Лена записалась четвертой по счету. Раньше ее успели только три друга: Борька Левин, Сережка Толмаков и еще один Сережка — Мигулин.
Вечером Лена объявила родителям, что завтра задержится в школе: будет тренировка. Папа начал говорить, что кое-кому неплохо бы уделять больше внимания английскому языку и алгебре. Мама высказалась решительней. Она заявила, что Лена попадет в секцию только через ее распростертый труп.
Разговоры длились три дня. Мама негодовала. Что это за спорт! Не хватало еще, чтобы Лену продырявили, как чучело! Кто разрешил давать детям железные сабли? Ну, пусть рапиры, какая разница! Почему, например, Алла Кравец и Таня Попова никого не тыкают острым железом, а ходят в кружок художественной гимнастики?
— Вот именно! — закипала Лена. — Почему? Почему обязательно гимнастика, да еще художественная? Ну почему? А?
— По крайней мере, это красиво.
— Ах-ах, — говорила Лена и, закатив глаза, изображала балерину.
— Елена… — со стоном произносила мама.
— Е-ле-на… — многозначительно предупреждал отец.
— Ну и знаю, что «Елена»! Чуть что, сразу «Елена»! А фехтование еще красивее гимнастики.
— Не хватало, чтобы тебе выбили глаз, — говорила мама и начинала нервно щелкать сумочкой.
— Там дерутся в масках.
— Вот именно — дерутся!
— Ну, занимаются.
— Ах, пожалуйста, перестань…
Вот так всегда! Если нечего возразить, сразу: «Ах, перестань!» Попробуй тут поспорь!
А в спортивном зале
Самый крупный разговор состоялся в воскресенье и закончился кратким папиным приказанием:
— Марш спать!
В постели она укусила подушку и принялась реветь. Если тихо, если никто не слышит, пореветь можно. Обидно было так, что хотелось растерзать все на свете. Она ведь знала, что в глубине души отец ей сочувствует. Но он считает, что в вопросах воспитания родители должны быть единодушны и если уж мама сказала…
Ну, ладно!
В понедельник после уроков она пошла в спортзал. Оттуда доносилось волнующее душу позвякивание. Это мальчишки, пользуясь тем, что физкультурника вызвал завуч, устраивали по углам осторожные дуэли.
— Ага! Прогульщица пришла! — объявил Борька Левин. Лена выхватила у одного из Сережек рапиру и загнала Борьку за шкаф с мячами и гантелями.
Там Борька сдался.
Пришел физкультурник Павел Сергеевич. Он привел незнакомого мальчишку и сухо сообщил:
— Будет заниматься с нами.
Кто-то хихикнул. Новичок был явный «лопух». Толстоватый, очкастый, чуть веснушчатый. Маленький — наверно, пятиклассник.
Это и был Яшка. Учился он в соседней школе, где секции фехтования не было.
— Ну и занимался бы в кружке домоводства, а то ходит тут, — ворчал Сережка Толмаков.
Яшку не то чтобы не любили, а как-то не принимали всерьез. Все он делал как-то не так. Боевая стойка была у него слишком широкая, выпады казались суетливыми, левую руку он держал не на весу, а норовил оставить на поясе.
— Не пижонь, — коротко говорил Павел Сергеевич. Яшка вздрагивал и старательно исправлял стойку.
Все уже вели на тренировках пробные бои, а Яшке учитель не разрешал. Говорил: рано.
Однажды Яшка опоздал встать в строй. Сидел на скамейке и сосал палец.
— В чем дело? — спросил Павел Сергеевич.
— Чашкой порезался. Край тут острый, — тихо сказал он. Никто сперва не понял: что за чашка? Тогда он показал на щиток рапиры — гарду. Все захохотали. Назвать гарду чашкой! Ну, умора!
— Возьми йод в аптечке, — с досадой сказал Павел Сергеевич. И скомандовал: — Тихо!
Наступила тишина, и в этой тишине Лена, не выдержав, жалобно протянула:
— Бедненький Яшка порезался чашкой…
Павел Сергеевич коротко взглянул на нее, неожиданно усмехнулся и промолчал.
После занятий он оставил Яшку и Лену.
— Я спешу. Уберите в шкаф оружие, заприте зал, ключ отдайте уборщице. Ясно?
— Так точно! — отрапортовала Лена и покосилась на Яшку. Он старательно тащил к шкафу букет рапир.