Синий краб

Крапивин Владислав Петрович

1968 г.

Писалось стихотворение как слова юнкоровского марша.

Песня о каравеллах

В южных морях, и у севера дальнего, И у ревущих широт Ходят эсминцы, скользят в море лайнеры, Бродит рыбацкий народ. Ветром их клонит, волнами высокими Им заливает огни, Трудно им в море, но всё-таки, всё-таки Легче, чем в прежние дни. Вспомним о тех, кого злыми поверьями Дома сдержать не смогли, Кто начертил нам гусиными перьями Первые карты Земли. В чем-то, друзья, с ними мы одинаковы, Так же не смотрим назад. Так же, как марсели, рвутся спинакеры, Если приходит гроза. Пойте, друзья, про выносливость паруса, Пойте про тех, кто был смел, Кто сквозь века прочертил в море ярости Огненный

след каравелл.

1968 г.

Завещание

Мне жить надоело с недавних времён, Всё жалобы, склоки, раздоры… Я знаю, что хватит в отряде знамён, Чтоб в гробе укрыть командора. Тяжёлые копья держа навесу, Роняя слезу непрестанно, Как Гамлета, скорбно меня понесут Четыре моих капитана. А дальше — отдав мне прощальный салют, Хлебнувши на траурном пире, Врагов моих в тёплых постелях найдут И сделают им харакири. И правильно сделают — так им и надо: Какие дела, такова и награда.

1968 г.

Стихотворение написано по поводу происков местной «общественности» против «Каравеллы».

Всадники

Я у книжки не помню названия. Книжка — вихрь из атак и погонь. Я читал, как сбруей позванивал Потерявший всадника конь. Конь ушёл. А мальчишку взяли. Был коротким у белых допрос. Руки тонким ремнём связали, Повели на крутой откос. И поставили там над кручей. Серебристы, но не легки Выползали из ножен тягучие Их отточенные клинки. Становился я злым и упорным. Злой прищур не сходил с лица. Я отбрасывал книжку в сторону. Я хотел другого конца. Как травинка в заснеженном садике, Как росточек сквозь синие льды, Пробивалась надежда на всадников, На спасителей от беды. Мы тогда не очень умело Разбирались в героях книг. Были красные. Были белые. Были наши, и были враги. Наши — это любому знакомо. Наш — он тот, кто всегда готов К другу мчаться стрелой на помощь В дробном грохоте конских подков. Что ж! Они не обманут доверия. Видел я в мальчишеском сне, Как ковбои в выжженной прерии, Торопясь, седлали коней. И, играя литыми кольтами, Подгоняя мустангов лихих, Развивали арканы кольцами Мексиканские пастухи. Расцветали шрапнельные гроздья, Мчались всадники в пыльный зной, И будёновки с синими звёздами Колыхались серой волной. Мушкетёры, Спартак, Айвенго И чапаевцы в бурках седых Вылетали одной шеренгой На песчаный крутой обрыв. И мальчишка вставал опять, Саблю брал и шёл воевать… …Но в ответ на твою беду Эти всадники не придут. Нынче места нет чудесам. Хочешь чуда — будь всадником сам. Чтоб на помощь друзьям кидаться, Чтобы подлость узлами вязать, Чтобы в руки врагам не даться, Чтобы сыну потом сказать: «Помнишь песню о зимнем садике? О травинке среди зимы? Жили-были на свете всадники, Жили-были на свете мы. Вся земля гудела под нами. Были ночи, как копья, отточены. Били кони копытом в камень — Искры сыпались по обочинам. Знали кони лихую выучку, Не успеет смолкнуть труба, Как мы мчались уже на выручку К тем, кто звал нас, Где шла борьба. Мальчик, думаешь, нет тех дней? Или, думаешь, нет коней? Время есть! И лошади есть! Да и порох не вышел весь!»

1969 г.

Маленькие барабанщики

Как бы крепко ни спали мы, Нам подниматься первыми — Лишь только рассвет забрезжит В серой весенней дали… Это неправда, что маленьких Смерть настигает реже: Ведь пулемёты режут Часто у самой земли. Есть про нас песни разные — Сложенные с любовью, Есть грустные и бодрящие, Звонкие, как труба, Только нигде не сказано, Как это всё-таки больно — Пулю глотнув горячую, Падать на барабан. Сколько легло нас, мальчики, В травах и узких улицах — Маленьких барабанщиков, Рыцарей ярых атак! Но

не могли мы кланяться, Жмуриться и сутулиться, Падали… А товарищи Шли, отбивая такт… Флаги рассвета алые Над городами полощутся… Снова сегодня встали мы Раньше всех поутру. Вновь барабаны взяли мы. Снова выходим на площади — Туда, где отряды сходятся В марше серебряных труб. Может быть всё исполнится: Травы не вытопчет конница, И от ударов пушечных Больше земля не сгорит. Но про тревогу помни ты, Помни про нашу бессонницу, Когда барабан игрушечный Сыну решишь подарить…

* * *

Это слова прощания, Это песня привета Тем, кто шагал с нами рядом, От ветра не пряча взгляд. Горьким горнов молчанием Будет слава пропета Всем сгоревшим отрядам — Маленьким кораблям.

1970 г.

Варианты песни в книге «Мальчик со шпагой» и в книге «Чем крепче ветер», но только здесь она в полном и «первозданном» виде».

* * *

Если в безветрии парус повис, А это тебя не трогает, И если ты равнодушен и тих Перед дальней дорогою, И если ты перед шквалом дрожишь, Кто за это в ответе? Ты сам! Ты не понял, что жить Тем лучше, чем крепче ветер!

1970 г.

Стихотворение написано для отрядной книги «Чем крепче ветер…»

Сент-Экзюпери

Улетали лётчики искать врага. Затянуло к вечеру туманом берега. Кто-то не вернулся, кого-то не нашли… Не поставишь на море ни крестов, ни плит. Желтая пустыня — глухие пески. Тихий ветер к вечеру плачет от тоски. Ночью в чёрном небе звёздный перезвон. Тихо звёзды катятся на песчаный склон. Если плакать хочется — уснуть нелегко. Мальчик в одиночестве бродит средь песков: Может, сказка сбудется, может, сводка врёт, Может, снова спустится взрослый самолёт. И пойдут, как прежде — рука в руке — Лётчик и мальчишка к голубой реке. И одно тревожит их: к звёздам путь далёк, Не сломал бы ветер там тонкий стебелёк. (А из синей чащи, где тени сплелись, Смотрит одичавший рыжий старый лис.)

1971 г.

* * *

Есть истина в понятии одном. Она — весомей многих аксиом. Необратимость времени — она, Спокойствия и мудрости полна. Пускай судьбою горькой обречён Ты жить во тьме и ночи много лет, Смотри — ты строчки краткие прочёл, И на мгновенье ближе стал рассвет. Всего на миг, на краткий шаг в ночи. Но не горюй, и он в цепи звено… О нём подумай, тихо помолчи. Мгновенью возвратиться не дано. В любой судьбе — пускай хоть камни с гор, Пускай хоть ветер лупит по лицу, Верны мы или не верны себе — Мы всё равно всегда идём к концу. Но не к тому, который отнесён В разряд унылых и печальных дат. К тому, когда ты скажешь: — Вот и всё… — И станут памятью прошедшие года.

Около 1972 г.

* * *

Заросшая узкоколейка — Путь из волшебной страны; Тополя листики клейкие, Запах поздней весны. Светкин пушистый локон У твоего лица… Свет из знакомых окон, Мамин голос с крыльца… Дождики босоногие… Мяч футбольный в пыли… Это было у многих. А многие сберегли?

1972 г.

* * *

Я видел сон: как будто, падая в траву, Рву плоский браунинг из заднего кармана, А впереди, средь клочьев мокрого тумана, Идут враги — все те, кто враг и наяву. Я навожу на них тупой короткий ствол, И пистолет с отдачей прыгает в ладони… О если б знали вы, какое торжество — Стрелять и видеть, как срезает мой огонь их! Они, крича, бегут сквозь реденький лесок, А я стреляю вслед и чувствую отдачу… Потом жалею об одном: что это сон. И от того, что в сны не верю, чуть не плачу.