Синьора да Винчи
Шрифт:
— Как тебя зовут?
Его голос был вкрадчивым, настойчивым, и я снова ощутила, каким чувствительным сделался треугольничек между моих ног.
— Катерина, — ответила я и, забыв про скованность, взглянула ему прямо в глаза. — Папенька иногда зовет меня Катон.
— Катон? Но это имя больше подходит мужчине!
Мне было приятно стать причиной его изумления.
— Не всякому мужчине, — возразила я. — Катон — великий римлянин, который…
— Мне известно, кто такой Катон, — с любопытством
О нет! Как я забылась! Желая полюбезничать и выказать свою начитанность, я выдала важнейшую из семейных тайн — мою образованность. Я поспешно пожала плечами.
— А больше я ничего о нем и не знаю, — легкомысленно произнесла я уже вторую за день ложь.
Папенька называл меня Катоном, потому что я с младенчества проявляла настырность, требуя себе то игрушки, то пищу, то ласку. Плутарх описывал знаменитого римлянина как человека, который не дрожал перед опасностями. Катон всегда стоял на своем.
Молодой человек улыбнулся — он понял, что я солгала.
— Если верить твоим словам, ты разбираешься в травах, которые требуются для аптеки твоего батюшки, — произнес он. — Ты слишком хитроумна для красавицы девчушки… Извини, — тут же поправился он, — для взрослой девушки.
Ага, вот он и проговорился! Значит, он счел меня красивой!
— А ты сам почему здесь? — спросила я, отыскивая новую тему для беседы.
— Просто на прогулке. Приехал навестить родных из Флоренции. Я начал вести там юридическую практику. Я нотариус.
Восхищению моему не было предела: гильдия нотариусов была наипервейшей, а сама профессия — весьма благородной. Я тут же смекнула, что Пьеро да Винчи — человек зажиточный и писаный красавчик к тому же.
— Мне все-таки пора домой, — сказала я.
— Но ты, наверное, расстроишь своего батюшку. Ты ведь ничего не набрала.
Я сконфузилась, вспыхнула и густо покраснела.
— Насобираю по пути домой.
— Ты разрешишь проводить тебя?
— Почему бы и нет?
Я повела Пьеро на луг, где рос дягиль, и начала срывать стебель за стеблем, чувствуя на себе его внимание. Неожиданно я поймала себя на том, что греюсь под этим теплым взглядом так непринужденно, словно иначе и быть не могло. Я и впрямь ощущала себя красавицей, зная, что солнце отбрасывает блики на мои черные шелковистые волосы, а ветерок треплет юбки, прижимая их к ногам и обрисовывая бедра.
— У тебя не по возрасту длинные ноги, — заметил Пьеро, словно читая мои мысли.
«Как настоящий бог», — подумала я, пряча лицо, чтобы он не заметил моего смущенного румянца.
— Как у жеребеночка, — продолжал Пьеро.
— Не надо рассуждать ни о моих ногах, — строго перебила я его, но получилось не очень убедительно, — ни о других частях тела.
— Почему?
—
— Можно мне высказаться о твоих прекрасных темных волосах?
— Ну, наверное.
— А о прелестных ручках?
— Ручки у меня совсем не прелестные.
Я поглядела на них — под ногти забилась сажа, поскольку утром мне пришлось вытаскивать из закопченного очага двугорлый кувшин, а в кожу въелись застарелые зеленые пятна от мази, которую я изготовляла накануне.
— Дозволь мне самому решать, — не согласился Пьеро.
Он подошел ко мне вплотную и взял меня за обе руки прежде, чем я успела воспротивиться. Я думала, что умру со стыда на месте.
— Подумаешь, немножко запачканные… — Я попыталась вырваться, но Пьеро крепко держал меня. — Зато пальцы длинные, красивой формы, как и ноги.
— Пусти! — вскрикнула я, хотя сама так и таяла от его поддразниваний.
— А кожа — в тех местах, где нет зелени и черноты, — усмехнулся он собственной шутке, — нежная, молочно-белая. Словно для поцелуя.
Не успела я опомниться, как Пьеро нагнулся и приложил теплые губы к моей руке, замерев, кажется, на целую вечность. Между моих ног что-то сладостно сжалось, и я в испуге выдернула руку.
— Я иду домой! — крикнула я ему, уже направляясь к речной тропинке.
— Я пройдусь вместе с тобой, — не отставал Пьеро.
— Нет! — выпалила я.
Пьеро так и застыл на месте.
— Не обидел ли я тебя чем-нибудь, Катерина? Я вовсе этого не хотел…
— Ты не обидел меня. Дело в том, что… — я понизила голос, словно нас могли подслушать, — там на реке женщины, плетут корзины.
— Ты против, чтобы они нас увидели вдвоем? — позабавило его мое объяснение.
— Меня одну, без взрослых? Конечно против! В деревне и так сплетен предостаточно.
— Тут ты совершенно права. Что же ты предлагаешь?
— Ты о чем?
— Как же нам пройти к дому так, чтобы не подстрекнуть этих сплетельщиц?
Я прониклась еще большей симпатией к Пьеро. Он не только был красив и любезен — он обладал умом и у меня на глазах выдумал чудесное новое словечко.
— Я знаю другую дорогу, — объявила я, — но идти придется через болото и кое-где — через острые камни. Я покажу ее тебе, только если ты не дашь воли рукам.
— Это обязательно?
— Да. И перестанешь… — Я запнулась.
— Рассуждать о твоих частях тела?
— Вот именно.
— Показывай дорогу.
В тот день Пьеро, как истинный аристократ, сдержал свое слово. Он следовал за мной по пятам, и мы почти всю дорогу молчали. Лишь однажды, когда моя нога увязла в топком месте, Пьеро ухватил меня за руку, но, стоило мне встать на твердую землю, снова ее выпустил. Когда вдали показалась деревня, мы оба замедлили шаг.