Синтаксис любви
Шрифт:
Отсюда одна из характернейших примет 4-й Воли — ее безвременная детскость, которую, в силу искренности и простодушия, не хочется называть инфантилизмом. В принципе, и 3-я Воля инфантильна, но она пытается маскироваться под взрослого и тем отталкивает. 4-я Воля не маскируется и тем очень располагает к себе, хотя есть в ее поведении черты, вызывающие недоумение и оторопь. Например, Жан-Жак Руссо, попав под одеяло к мадам де Варанс, и там продолжал называть ее “мамочкой”, хотя характер отношений очевидно противоречил такому обращению.
Безграничная исповедальность — ахиллесова пята и характернейшая из примет “крепостного”.Толстой долго страдал от того, что не способен писать с той искренностью, с какой написана”Исповедь” Руссо. И страдал напрасно. Толстому, с его 1-й Волей, просто не дано было писать с
Заниженная самооценка — несравненный, бесценный дар. Она делает жизнь “крепостного” как ни у кого легкой, безоблачной, а психику такой устойчивой, что даже время, непременно оставляющее зарубки на нашей душе, развинчивающее психический механизм, над 4-й Волей не властно. Когда твердая основа личности отсутствует, порка — непременная спутница жизни, не более эффективна, чем порка болота.
Семья — первая из общественных ячеек, которой “крепостной” раз и навсегда передоверяет свою волю. Возраст, положение в обществе никак не влияют на его место в семье, он до конца дней чувствует себя ребенком своих родителей и даже не пытается со временем стать с ними на одну ногу. Два моих приятеля, уже успевшие пожить и поседеть мужчины, по сию пору скрывают от родителей свое пристрастие к табаку, будто ничего не изменилось с той счастливой детской поры, когда их могли наказать за найденные в кармане сигареты.
Дальше — школа. Здесь “крепостной” выделяется примерностью своего поведения. Юный Сережа Костриков (Киров) потрясал учителей своим “поведением примерным, даже беспримерным”, а однокашникам запомнился тем, что, попав в школу, направо и налево говорил “Спасибо!”, за что и был прозван ”Спасибо”.
На примере уже взрослого Кирова хорошо видна и та опасность для “крепостного”, что таится в его покорности, детскости и искренности. Когда группа делегатов XVII cьезда КПСС пришла к Кирову и предложила ему пост главы партии, он не только наотрез отказался, но и сообщил об этом визите Сталину, чем подписал себе и им смертный приговор.
Так повести себя могла только 4-я Воля и никакая другая. Если, к примеру, с предложением верховной власти обратились бы к 1-й Воле, она, не задумываясь, ответила бы: “Конечно, давно пора!” — и кинулась бы в бой. 2-я Воля энтузиазма по этому поводу не выказала бы, но согласилась бы, обусловив свое согласие волеизъявлением большинства сьезда. 3-я Воля отказалась бы, но и сообщать Сталину о предложении не стала бы, а начала бы тайный зондаж на предмет свержения тирана в будущем. Киров пошел своим путем, путем 4-й Воли, и можно сказать, что его гибель была психотипически предопределена.
Пример Кирова еще не предел самоубийственной раболепной психологии 4-й Воли. Случается холопство “крепостных” приобретает прямо патологические формы, доводит их до заболевания, в психиатрии именуемого “помешательство вдвоем”. В начале XIX века в Берлине был зафиксирован следующий случай: “Больная — пожилая женщина, убежденная в том, что некий высокопоставленный чиновник собирается на ней жениться, привила эту идею своему мужу; оба были помещены в Шаритэ, где больная вскоре умерла, а муж ее совершенно поправился”.Врачи поначалу пытались объяснить этот случай некой “психической инфекцией”, но разлет в географии данного явления скоро положил домыслам конец. Появилась монография Режи “Помешательство вдвоем”, в которой другими словами было сказано о явлении нам теперь известном, предмете разговора — 4-й Воле, которая в приведенном примере, конечно же, была у мужа и которую, стоящая
4-я Воля — вернейшая супруга, лояльнейшая подчиненная. Но вот парадокс, именно “крепостной” часто выглядит со стороны страшным бунтарем и фрондером. Например, “мягкий, как воск” Бухарин считался едва ли не хроническим и почти официальным главой оппозиции Ленину, Молотов — единственный, кто открыто спорил со Сталиным, и это при том, что у обоих была 4-я Воля. Предполагаю, что объясняется этот феномен двояко. С одной стороны, в отличие от “мещанина” — лукавого раба, искательного и в высшей степени чуткого к запросам хозяина человека, 4-я Воля — раба без лукавства, служащая с солдатской прямотой, нечуткая к хозяину, часто продолжающая двигаться прежним курсом после того, как босс уже сделал поворот. Отсюда и ножницы в поведении, походящем на бунт.
С другой стороны, как говорил Томас Манн: “Добровольное рабство — это и есть свобода”. Данный афоризм, как ни к кому, приложим к 4-й Воле. Добровольное и искреннее рабство дает ей право на свободное, прямое самовыражение остальных, стоящих выше функций, которое вполне можно принять за восстание, если бы оно имело хоть какие-то последствия.
Всерьез воспринимать бунт “крепостного” можно, только глядя на него издалека. Троцкий не зря называл фронду Бухарина “бунтом на коленях”.Внутренняя свобода при выражении своего мненияу 4-й Воли никак не связана со свободой в принятии решений. Как жаловался Руссо в связи с семейными дрязгами: “Чтобы избавиться от всей этой суетни, понадобилась бы твердость, на которую я не был способен. Я умел кричать, но не действовать, мне предоставляли говорить, но поступали по-своему.”
Жизнь 4-й Воли — жизнь щепки, брошенной в воду. “Крепостной” не хозяин себе, его судьбой целиком правят рок и инерция. Поэтому однажды, когда собеседник Молотова заявил, что тот стал коммунистом в результате некого последовательного и осознанного выбора, Молотов просто ответил: “Ветром занесло, вот и стал. Ветром понесло, понесло, так и несет. А потом в ссылку попал — деваться некуда.”
Кроме простоты, открытости, беззаветности 4-ю Волю отличает искреннее нежелание брать на себя серьезную ответственность. Биограф “Биттлз” о Ринго отзывался следующим образом: “Он открытый, дружелюбный и, наверно, самый симпатичный из всех Биттлз. Он совершенно не сосредоточен на себе “.И далее биограф приводит характерное для Старра высказывание. Признавая свой успех в фильме “Вечер тяжелого дня”, Ринго говорил: “После этого фильма я получил много предложений, и все на главные роли. Однажды я чуть было не согласился сыграть роль Ватсона в фильме о Шерлоке Холмсе, но потом решил, что это все-таки чересчур для меня серьезно. Не хочу браться за роль, где ляжет на меня основная тяжесть. По крайней мере пока. Представляете, какой был бы ужас — провалиться? А вот маленькие роли — это пожалуйста. Ведь тогда ответственность не на мне.” Обратим внимание, роль Ватсона, конечно же, не роль Жюльена Сореля или Раскольникова, и тем не менее… В стремлении Ринго играть вторые роли, как в капле воды, отражается психология 4-й Воли, добровольно обрекающая себя на второстепенность, исполнительство, безвестность.
“Думаю, что никогда ни одно человеческое существо не было от природы менее тщеславно, чем я…”- писал Руссо, отмечая тем самым еще одну важную черту психики 4-й Воли, — искреннее отсутствие честолюбия. И, что интересно, история обычно идет “крепостному” навстречу в этом вопросе, делая его редким и случайным гостем на звездном небосклоне человечества.
4-я Воля и сама бывает несказанно удивлена, оказавшись на вершине общественной пирамиды или какой-либо серьезной структуры. Дарвин совершенно искренне писал: “Поистине удивительно, что человек таких скромных способностей, как я, мог в ряде существенных вопросов оказать значительное влияние на взгляды людей науки.” Недоумение Дарвина хочется разделить. Чинить произвол над чем-то уже сложившимся, т. е. реально творить, менять что-то в себе и других можно лишь, обладая соответствующим более или менее твердым инструментом — Волей. И когда она из поролона, проявление инициативы, индивидуальности, самостоятельности, новаторства действительно выглядят почти чудом.