Синтаксис любви

Афанасьев Александр Ю.

Другой пример: отец — «Наполеон», мать — «Пастернак», ребенок — «Ахматова».

В этом случае ребенок оказывается ближе к отцу, чем к матери. Хотя может показаться, что одинаковость верха и низа у ребенка и матери должны обеспечивать им внутреннюю близость. Но, во-первых, сами по себе перекрестья по верхним и нижним функциям, как в данном случае, мало что дает для взаимопонимания, а во-вторых, тождество с отцом по таким фундаментальным функциям, как Первая и Третья, заведомо перетягивает ребенка на сторону отца.

* * *

К

сожалению, нынешние системы воспитания и педагогические концепции, вопреки личному и мировому опыту, указывающему на врожденность психических реакций человека, врожденность характера, с маниакальным упорством продолжают навязывать представление о ребенке, как о глине, из которой можно лепить все, что угодно. Мало того, каждый педагог считает для себя обязательным навязывать ценности, идеалы, вкусы и цели, исходя из собственного психотипа, по установкам достаточно далекого от остальных двадцати трех типов, что могут быть у его учеников.

Не в состоянии помочь делу и воспитательные системы, опирающиеся на религиозные, национальные, классовые, половые корни ребенка. Попытки воспитать “подлинных христиан”, “истинных арийцев”, “сознательных пролетариев” или “настоящих мужчин” — так же несостоятельны, как любые попытки психологической унификации людей по любому другому признаку.

Из сказанного не следует, что национальная или классовая психология — чистые фикции. Они существуют. Довольно определенно можно говорить о психотипе “англичанина”, “цыгана”, “русского” и “японца”. Но так как природа, бездумно играя генами, творит, совершенно не заботясь о национальной чистоте, то в семье англичан могут рождаться и рождаются “русские”, в цыганских семьях — “японцы” и т. д. Поэтому, несмотря на наличие у некоторых наций одного доминирующего психотипа, добиться психологического единообразия народа в принципе невозможно.

Отчасти имеет под собой основание и теория классовой психологии. Действительно, принадлежность к тому или иному классу заведомо предполагает наличие некой общности мировоззренческой и поведенческой позиции. Но природа, и в этом случае безразличная к умозрительным схемам, то принуждает аиста нести “буржуя” по психологии в семью пролетария, то наоборот — “пролетария” в буржуазную семью.

Правда, в отличие от национальной принадлежности, даруемой раз и навсегда, жизнь на уровне классов в состоянии скорректировать ошибки генетики. “Буржуй” пролетарского происхождения может достичь положения, отвечающего его буржуазным склонностям, равно как и “пролетарий” с буржуазным прошлым способен без труда переметнуться в стан кормящихся от рук своих. Пример Гогена, который, будучи богатым маклером, дотла разорился и не только не огорчился этому обстоятельству, а увидел в нем перст Божий, указывающий его на ремесло живописца, будет здесь достаточно выразителен.

Однако селекция, которую постоянно проводит жизнь среди общественных классов, не в силах добиться подлинной чистоты их рядов. А кроме того, появление каждого нового поколения требует от нее, по примеру Сизифа, каждый раз проделывать эту работу заново. Так что понятие классовой психологии было, есть и будет очень-очень относительным.

Еще меньше успехами на почве селекции может похвастаться психология, опирающаяся на религиозную традицию. А в случае с христианством и буддизмом следует, пожалуй, говорить о полном крахе их воспитательной работы. Хотя необходимо отметить, что обусловлен был этот крах самой самоедской сутью христианства и буддизма.

Во времена Христа и Будды, вероятно, и так не густо было людей, тождественных им по психотипу или близких в силу низкостоящей Физики. Со временем же аскетическая традиция, требующая полового воздержания, возобладала настолько, что, разогнав

по монашеским кельям своих сторонников, христианство и буддизм свели к минимуму воспроизводство близких себе психотипов с низкостоящей Физикой. По сути, они сами истощили ту генетическую почву, из которой произросли и на которую опирались. Стоит ли удивляться после этого массовому безбожию немусульманского мира. Хотя, будем справедливы, и без проповеди аскетизма на абсолютную победу христианству и буддизму, в силу безнадежности попыток унифицировать человеческую психологию по одному единственному, пусть великолепному образцу, рассчитывать не приходилось.

Особого разговора заслуживает так называемая “половая психология”. Обусловлена необходимость такого разговора тем, что человечество до сих пор находится в заблуждении, считая, что человек вместе с внешними признаками пола получает при рождении и определенные внутренние качества, черты характера, непременно увязанные с полом. И очень удивляется, когда обнаруживает, что это не так. “Ты же мужчина!” — в раздражении кричит оно человеку, у которого от мужчины только волосатый скафандр с пенисом, который всегда чувствовал себя не мужчиной, а самой настоящей женщиной. Скорее не половая психология существует, а есть определенные психологические претензии к полу. И нельзя сказать, чтобы они были полностью безосновательны.

Пока жизнь на земле существовала в достаточно примитивных формах и воспроизводство ограничивалось метанием и оплодотворением икры, самцы и самки практически не отличались друг от друга функционально и потому каких-либо психологических претензий по половому признаку не возникало. Когда же процесс воспроизводства донельзя усложнился, потребовал длительного периода вынашивания, кормления и обучения потомства, функции партнеров разделились: самец сделался добытчиком и кормильцем, а самка — хранительницей потомства и гнезда. А это обстоятельство, в свою очередь, потребовало от супругов дифференциации моделей поведения и психических установок.

Не знаю, как с этой проблемой справились животные, а у людей, в связи с разделением функций, сложился ряд определенных взаимных психологических претензий. Согласно им “настоящий” мужчина должен как минимум обладать высокостоящей Волей и низкостоящей Эмоцией, а “настоящая” женщина наоборот — высокостоящей Эмоцией и низкостоящей Волей (Чеховская “Душечка”). На почве такого рода претензий и сложилась не изжитая до сих пор патриархальная система селекция половой элиты. Во всяком случае, до сих пор у волевых хладнокровных мужчин и у покорных чувствительных женщин больше шансов вступить в брак, нежели у людей с иным порядком функций. Вероятно, со временем такой отбор возымел бы свое действие, и чаемое человечеством тождество пола и претензий к нему было бы достигнуто, если бы природа не была столь же безразлична к запросам половой психологии человека, как и ко всякой другой. Играя генами, она часто, располагая “элитными” родителями, передает волевитый характер отца дочери, а эмоциональный характер матери — сыну, и тем самым в одночасье пускает по ветру селекционную работу поколений.

Зинаида Гипиус прямо говорила о мужественности своей натуры, Руссо и Андерсен столь же открыто признавались в своей женственности, и в обоих случаях речь шла не о физиологии, а о том, что можно назвать “психологическим транссексуализмом” — явлении неизмеримо более распространенном, чем физиологический транссексуализм.

Суть психологического транссексуализма — в противоречии между полом и характером, “женственности” мужской психики и “мужественности” женской. Разумеется, противоречие между полом и характером — вещь мнимая, условная, но психотранссексуалу от этого не легче, и он постоянно мечется, не зная, куда себя определить.