Синтез
Шрифт:
От понедельника у Максима остались очень смутные воспоминания. Он помнил дождь. Дождь-то его и разбудил. Джессика ушла так же, как и в первый раз — быстро собравшись, поцеловала Максима в губы и убежала. Были какие-то новые люди. А, может, и не новые. Откуда-то взялся микроавтобус и увёз его с компанией далеко, километров на сто от Центра. Был какой-то лагерь. Коммуна хиппи, как решил Максим. Там пробыли недолго. Что делали? Да пили и общались. На какие темы? — не помнит. Весь день то шёл дождь, то светило солнце. Играли в лесу в футбол под дождем. Каким-то образом Максим попал к себе в
От вторника у Максима не осталось никаких воспоминаний. Этот день выпал из его памяти совсем, точнее он слился со всеми остальными. А может, его и действительно не было, может он весь день проспал?
Проснулся Максим в среду довольно-таки рано для последних дней, часов в двенадцать дня. В горле у него пересохло. Головы он не чувствовал. «Мне хреново, — решил он безоговорочно. — Нужно что-то предпринять». Ужаснувшись, увидев себя в зеркале, он решил прекратить безумие и отправиться домой, то есть, в отель. Этому намерению помешала бутылка пива, стоящая на подоконнике.
Утолив жажду и облегчив муки, жизнь ему показалась снова светлой. Он подошел к зеркалу и, глядя на свое отражение, произнес:
— Никто тебя не любит, все тебя презирают. Улыбнись, неудачник. Так, кажется? Хотя, всё не так уж плохо! Сейчас побреюсь и стану выбритым до синевы алкоголиком. Хандра, твою мать, началась. Только не это.
— Макс, как ты тут? — в комнату вошел Купер. — Очнулся? Идем к «акулам» вечером! Или у тебя другие планы?
— Каким «акулам»?
— Ну, я же тебе говорил, в модный клуб к «акулам шоу-бизнеса». Пойдем, подорвем всю эту попсу. Разнесём там всё к чертям собачьим. Покажем, кто мы! Ха-ха! А, ты как? Давай, у меня дела ещё, в семь часов зайду за тобой. Увидимся.
Джон убежал. Максим побрился, умылся. Попытался принять опрятный вид и снова остро ощутил приступ депрессии, поддерживаемой начинающейся ломкой в теле. «Да, — подумал Максим, — это вам ни хухры-мухры, это алкоголизм. Клин клином вышибают».
Максим вышел в бар и вернулся с бутылкой виски.
Бесполезно. Бессмысленно. Глупо. Больно. Слезы. Слюни. Сигаретный дым. Горечь во рту. Тошнота. Благодать. Свет. Тина. Грязь. Тепло. Так легко умереть. Так легко сбежать. Так страшно сделать шаг. Хоть куда-нибудь. Сделать. Хотя бы шаг.
— Я бесполезен! Я не… именно, я «НЕ».
— У тебя истерика?
— Пошёл вон!
— О, психоз, вялотекущий? Ты смотри, белой горячки никогда не было?
— Хорошо, когда тебе ничего не нужно… и ты никому не нужен. Не перед кем отчитываться. Незачем нести ответственность. Не к чему стремиться. Зачем? Что можно поменять? Зачем что-то менять? Нас никто никогда не спрашивает, нужно ли что-то менять. Они просто берут и меняют, или не меняют. Все же прекрасно знают, что мы примем всё, что дадут, мы сожрём любое дерьмо и будем считать его высшим благом.
— Ты не устал? Вот мне это уже надоело. Кому это нытье интересно, скажи?
— Мне кажется, я готов всё поменять. Вот только ещё немого посижу и пойду, сделаю первый шаг. Сейчас, ещё совсем чуть-чуть. Я только землю найду, или смирюсь, что её нет, или придумаю что-нибудь. Хотя, нет, почему?
— Ты вот, о чем сейчас?
— Послушай, Брат, я очень люблю, когда я один. Почему ты всё время откуда-то берёшься, и тогда, когда тебя не зовут? Оставь меня, я хочу побыть один. Я хочу…
— Подумать? Посмотрите на него. Философ нашелся. Подумать! Ты уж всю свою думалку пропил, промочил.
— Вы ничего не понимаете… вы меня не понимаете…
— Да где мне? Ладно, утомил ты меня…
Где ты, юность? Почему я тебя не заметил? Может, тебя не было? Может, тебя ещё не было? А ко всем она приходит? Может, кто-то рождается стариком, вечным стариком? А, может, кто-то рождается мёртвым? Может, я родился мертвым? Действительно. Отсутствие вкуса к жизни не означает неумение воспринимать жизнь и действовать. Просто, мы рождаемся мёртвыми, большинство мертвы с рождения. А может, я брежу?
— Хорош спать! — весело крикнул Джон. — Семь часов. Вижу, ты очень устал за эти дни. Нам пора выходить. Все готовы. Ну, ты как, живой?
— А я живой? — Максим хлопал глазами, недоуменно глядя на Купера.
— Ну, ты просто улетел, Макс! Порой мне кажется, что ты из другого мира. Но не из того, твоего мира, а вообще, откуда-то извне. Эх, нравишься ты мне!..
— Искусство — это язык экспрессии! Индивидуальное движение, толчок, взрыв, плевок, как хотите. Но. Индивидуальное. Это искусство. — Максим участвовал в споре Купера с журналистом одного модного журнала. Точнее, спор представлял собой монолог Купера, подпитываемый комментариями Максима.
— А как же группа? — спросил журналист, обращаясь к Куперу. — Группа это ваш рупор, Джон?
— Понимаешь, друг, мы команда. Каждый волен выбирать всё, что ему вздумается, в том числе, играть ли в группе или нет.
— Это ваша мысль? Или мысль команды? Как у команды может быть одна мысль? Или у вас одинаковые мысли. Такого же не бывает. Или бывает?
— Разумеется, у нас у всех свои мысли, и какая-то песня, это выражение моей мысли, какая-то нет. У нас равноправие, свобода выражения, в отличие от нашего Города. У нас так.
— Ха-ха. Джон Купер — известный шутник. Ваш друг сказал, что «искусство — это нечто индивидуальное». Вы с ним согласны?
— Согласен. Полностью. Это способ самовыражения, это мой путь, мой шаг к свободе!
— А как же, — я про индивидуальность, — творчество группы «Аллергия» может быть результатом творчества индивидуального, если его создавала команда.
— Мне кажется, вы провокатор, — вставил Максим.
— Я отвечу. Знаете, что. Наша жизнь… э, нет, я сейчас об искусстве. Да, об искусстве, поскольку, на мой взгляд, искусство это всё. Всё, что человек делает, это искусство. Вопрос лишь в том, насколько это у него получается, и доставляет ли это радость или пользу остальным людям. Так вот, наша жизнь устроена так, что люди знают, что им нравится, что им хочется, что должно быть, и как это должно быть. А знают они это потому, что им навязали это знание. Их убедили в том, что это хорошо, что это смешно, это красиво, а это гениально. И устроили это вы.