Сирены

ван Ластбадер Эрик

– Бэб.

– Да! – Он вновь щелкнул пальцами. – Да, конечно! Я вижу, ты все-таки помнишь меня. – Он слегка поклонился. – Необычайно польщен. – Однако физиономия его почти сразу вытянулась. – К сожалению, нам тогда не удалось стать близкими друзьями, как мне того хотелось. – Он поднял вверх указательный палец. – Однако даже тогда, linda, я мог предсказать тебе большое будущее! Правда, я не вру. В тебе было что-то особенное... Я не знаю, как объяснить это словами, особенно по-английски. Если б мы смогли познакомиться поближе, провести вместе больше времени... Я так рад за тебя! – Он взял

ее пальцы в свои, поднес их к губам и поцеловал. – Бравурное представление, linda! Поистине так.

– Чем ты теперь занимаешься? – она едва не подавилась, произнося эту фразу.

– Управляю специализированной консультационной фирмой. – Он улыбнулся, блеснув длинными желтыми зубами. – У меня, можно сказать, всего один клиент – мэр города Нью-Йорка. – Запрокинув голову, он расхохотался пронзительно, как попугай-ара. – Ты должна заехать ко мне в офис, пока будешь здесь, если у тебя, конечно, найдется время. Нет, нет. Я настаиваю. Посмотришь, как мы работаем. Ха-ха! Я уверен, тебе понравится, chica, о да! Однако я вижу, тебя зовут. Важные дела не дремлют, я думаю, ну что ж, иди. Я еще найду тебя перед уходом. – Он послал ей воздушный Поцелуй. Adios, linda! – И покачал головой, когда она скрылась из виду в плотных джунглях вспотевших тел.

– "Дайна Уитней творит на экране волшебство, которое редко увидишь в современном кино. Она устраивает представление поразительной сложности, объединяющее таинственность, сексуальность, беззащитность и – как ни странно, тут нет никакого противоречия – своего рода браваду, прежде присущую исключительно мужским исполнителям...", боже мой!..

– Продолжай, – настаивал Рубенс. – Что еще пишет «Тайме»?

– Это продолжается без конца, – слегка задыхаясь, ответила Дайна. – Господи! Рубенс рассмеялся.

– Ну и что, ты не собираешься поделиться этим с нами? Взгляни, даже Алекс сидит как на иголках.

Подняв голову, она посмотрела вперед поверх газетного листа и увидела в зеркале темные, оливковые глаза телохранителя.

– Следи за дорогой, Алекс, ладно? Не хватало еще попасть в аварию именно сейчас. – Она вновь стала читать вслух статью в «Тайме».

– "На поверхности перед нами предстает довольно прямолинейная история политического пиратства. Сюжет, сам по себе, является продуктом времени, но – будьте осмотрительны! – это вовсе не приключенческий боевик по своей сути.

– "Некоторые аналогии сразу же приходят на ум. Наиболее очевидная – «Апокалипсис наших дней» Френсиса Копполы. Однако там, где мистеру Копполе не удалось до конца счистить с войны налет героизма и продемонстрировать ее внутренности, Марион Кларк, сотрудничавший с Мортоном Дугласом в написании «Хэтер Дуэлл», открывает нам слой за слоем часовой механизм терроризма и пугающее зрелище, которое он собой представляет.

– "И все же без многомерного исполнения главной героини ленты, продемонстрированного мисс Уитней, картина была бы обречена на провал. Ибо она твердое ядро, противостоявшее урагану насилия. Если бы она исполнила свою роль неубедительно, фильм просто не состоялся бы.

– "Благодаря ее завораживающей игре вся лента взмывает ввысь и достигает подлинных высот..."

Выпустив из рук газету, Дайна

откинула голову назад и стала смотреть на огни Манхэттена, Мелькавшие за окном. Они постепенно сливались в яркое пятно, мало-помалу выкристаллизовавшие из себя золотую статуэтку с целомудренно сложенными словно в молитве руками. Но пока она владела ей только в своем воображении. «Скоро, – подумала Дайна, – она станет реальностью и в действительности».

* * *

Моника умирала. У нее была болезнь с очень длинным названием. Дайна слышала несколько слов, связанных воедино, и, как это обычно бывает с медицинскими терминами, они не объяснили ей ровным счетом ничего. Доктор показался Дайне марсианином, пытающимся говорить с ней на своем языке. «Они все одинаковы в этом», – подумала она. Доктора чувствуют себя гораздо более спокойно, когда никто не понимает, что они говорят: тогда меньше шансов быть осужденным за преступную небрежность.

Однако Дайне все же удалось понять следующее: у ее матери нечто вроде рака, только хуже. «Что может быть хуже рака? – недоумевала она. – Неизлечимой болезни?» То, чем болела Моника, так же невозможно было вылечить. Ее состояние ухудшалось с каждым днем.

– Насколько я понимаю, вы не виделись с матерью несколько месяцев, – сказал молодой доктор с гладко выбритым лицом. Он обладал искусственной улыбкой стюардессы и запавшими глазами ветерана войны. Он постоянно испускал глубокие, печальные вздохи, когда думал, что его никто не видит. – Я не хочу, чтобы вы испытали шок, увидев ее теперь. – Они стояли перед закрытой дверью палаты Моники. – Будьте готовы к тому, что она выглядит не так, как прежде, и постарайтесь не испугаться. – Он потрепал ее по плечу и оставил в одиночестве.

Он умудрился напугать Дайну даже в ее неведении: некоторые врачи словно рождаются с таким талантом. Она слышала приглушенные шаги, шепот, скрип провозимой мимо тележки, короткие сдавленные рыдания. Однако все это было позади нее, а впереди – умирающая Моника.

Протянув руку, она коснулась двери и медленно открыла ее. Она показалась Дайне очень тяжелой. Затаив дыхание, девушка вошла в палату.

Моника лежала на высокой кровати. В ее нос и вену на локте были вставлены трубки. В местах уколов на руках виднелись черные синяки. Моника, по-видимому, спала и во сне выглядела почти мертвой. На ее лице появились провалы, которых не было прежде. Казалось, что кто-то изнутри снимает мясо с ее костей.

Дайна заставила себя подойти к кровати, и в тот же миг Моника, будто ощутив присутствие дочери, открыла глаза.

– Итак, – тихо сказала она, – блудная дочь возвращается.

Дайну поразил не столько голос матери, сколько ее глаза. Несмотря на все зловещие предостережения врача, они были прежними, полными сухого юмора, насмешливыми и сердитыми, как у Моники десятилетней давности. «Ублюдок врач, – подумала Дайна. – Он смотрит только на внешность. Внутри ее ничто не изменилось».

– Ты выглядишь по-другому, – продолжала Моника. – Тебе помог доктор Гейст. – Последняя фраза прозвучала скорее как утверждение, чем вопрос. Она посмотрела на свою руку, лежавшую поверх тонкого одеяла и поежилась. – Мне холодно, – прошептала она.