Сирота
Шрифт:
– Так, батька.
– Понятно. Кхм. Есть ли тут человек, кто сомневается в Божьем провидении победы неопытного отрока над опытным воином в честном бою? Если есть – пусть выйдет и открыто скажет.
Тишина.
О том, как Андрейка расписал Петра уже вся Тула судачила. И такое можно было либо от дьявольской помощи, либо от Божьего провидения. Учитывая же слова отца Афанасия и свидетельства отца Геннадия, то сомневаться в источнике успеха никто не решился. Даже вдова – Евдокия. Ибо чревато.
– Раз никто не желает возразить, то я Андрейку сына Прохора полностью оправдываю. Петра же известного
63
Ябедничество по судебнику 1497 года называлось особым видом корыстного преступления, сродни мошенничеству, а также злостному вымогательству, сопряженному нередко с откровенным насилием и ложными обвинениями. Наравне с душегубством (убийством) являлось наиболее тяжким видом преступления против личности.
«Покушение на убийство. Попытка ограбления частного лица. Клевета и лжесвидетельство. И ограбление общества» – пронеслось у Андрейки в голове суть сказанного воеводой. – «Был бы жив – конец ему. Хорошо, что умер».
– Вдова обязывается вернуть обществу взятые обманом двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой да сверх еще четыре рубля виры [64] . За ябедничество Петра Евдокия должна уплатить в казну четыре рубля. За собственное ябедничество еще четыре рубля. За принуждение к ябеде должников по четыре рубля за каждого должника, что сказал свое слово. За покушение на душегубство из имущества Петра в казну надлежит выплатить два рубля. За лай уплатить рубль в казну. Андрейке же приказываю передать саблю покойного, дабы возместить все долги перед ним. Ту самую добрую саблю, которой Петр гордился.
64
Штраф в 4 рубля прописан в синхронных грамотах как наказание за первое убийство. А так как ябедничество к нему приравнивалось по тяжести, то и за него столько поставлено.
– Боже… – ахнула Евдокия.
– За татьбу же, учиненную супротив своих, вдова и дочь покойного Петра лишаются доли в поместье, что полагалась на дожитие.
– Не губи! – взмолилась она, падая на колени.
– Я все сказал! – сурово сдвинув брови, прогудел воевода.
– Ты! – не сдержав эмоции прокричала Евдокия, указав перстом на Андрейку. – Ты! Из-за… – хотела она что-то еще сказать, но один из мужчин, что стоял рядом с ней, повернулся и врезал ей оплеуху.
– Брат, ты чего? – ошалело спросила Евдокия.
– Тебе мало? Хочешь еще?
– Но он…
И брат Евдокии еще раз дал ей оплеуху.
– Ты плохо поняла?
– Спиридон, – произнес воевода, – уводи ее домой от греха подальше.
Андрейка же подошел к Афанасию. Хотел было уже что-то сказать, но тот мягко улыбнулся и едва заметно покачал головой. После чего развернулся и пошел в храм, поманив парня за собой.
– Расскажи отцу Геннадию, как ты удумал эту лампу, – произнес настоятель, когда они укрылись от толпы за деревянными стенами.
– Как-то я заметил, что листья, слетающие с деревьев, иной раз, пролетая над костром, устремляются вверх. Меня это сильно заинтересовало. Ведь как так? Все падает на землю, а они взлетают вверх. Я начал специально их кидать и наблюдать. И это оказалось не случайность. Получалось, что воздух, когда нагревался, устремлялся вверх. Но что приходило на его место? Я предположил, что другой воздух. Ведь если черпнуть воды из речки, то река тут же смыкается, заполняя пустоты.
– А как связаны река и воздух? – без тени юродства поинтересовался отец Геннадий.
– Не ведаю. Но мне показалось, что воздух – это что-то похожее на воду, только намного легче и… жиже что ли. Ведь если воду кипятить, то она выкипает, уходя вверх паром.
– Любопытно, – кивнул священник. – Продолжай.
– И тогда я подумал, что если дуть на огонь больше, то он и разгорится ярче. А вокруг огонька горячо. Вокруг огонька, стало бы, должно не хватать воздуха, который постоянно убегает наверх. Но откуда приходит другой? С боков. Но по мере приближения он также нагревается и опять-таки убегает вверх. Из чего я сделал вывод – огонек задыхается, оттого и горит так слабо.
– И ты решил сделать дырочки снизу? Так, чтобы огонек дышал свежим воздухом, приходящим через лампу?
– Истинно так. Я попробовал и у меня все получилось. Получилось, что, убегая вверх, горячий воздух, сосал из этих дырочек свежий, более холодный. Как вы видите – ничего сложного…
– Ничего? – усмехнулся отец Геннадий и начал прохаживаться. – Я много раз видел, как листья улетали вверх, пролетая над костром. Я сам раздувал огонь, чтобы тот лучше разгорелся и видел, что кузнецы особливо дуют мехами в горн, чтобы жара больше. Но мне и в голову не приходило ничего подобного.
– Случайность, – пожал плечами Андрейка. – Я юн и любопытен.
– А печь, о которой сказывал отец Афанасий, тоже связана с этим наблюдением?
– Да, но не только. Печь удалась скорее случайно. Оказалось, что если разжечь костер в основании трубы, то дым станет убегать в нее. И чем выше уходит труба, тем бодрее он туда побежит. Почему? Не ведаю.
– Интересно, очень интересно… – вышагивая по храму пробормотал отец Геннадий. – А как ты сделал так, чтобы внутри землянки стало тепло?
– Дым горячий. Если топить не сильно, но долго, то он разогревает камни, которых касается. Я сделал трубу змейкой и положил ее на пол. По такой трубе дыму бежать долго, поэтому он хорошо нагревает камни, которых касается. А потом, в конце, поставил торчком вторую трубу – прямую, уходящую в небо. Которая дым и сосала.
– И все?
– И все. Видите – никаких особых секретов и сложностей.
– Никаких особых секретов?! Ха! – не выдержал отец Геннадий. – Да если бы я о том ведал, то разве давился бы дымом столько лет?! О Боже! Отрок! Ты разве не соображаешь, что ты удумал?