Системный сбой
Шрифт:
Ум за разум заходит ото всего свалившегося вдруг на голову. А ведь это ещё не предел – изюминку Громов припрятал на потом.
На запертых дверях висели числовые номерки – по всему, жилые комнаты, в которых содержались пациенты. Из замочных скважин везде торчали ключи. Такое ощущение, воткнуты специально, чтобы не подсмотрели, что творится внутри.
Громов шёл, не уменьшая шагу, комнаты и запертые двери с ключами его не интересовали. Целтин так же старался не обращать внимания на сопутствующий антураж – закрытые детские, ну чего в этом такого? – однако нездоровое любопытство неизменно напоминало о себе. Осталась последняя дверь,
«Помогите».
Из-за спины материализовался Панфилов, снова улыбнулся, указал рукой вперёд.
– Тут ступеньки, осторожнее.
Целтин испуганно кивнул, всё же обернулся, но листка и след простыл.
Показалось?
Не может быть.
Хотя ясно, что показалось. Ведь за дверьми никого нет. Детей эвакуировали. Или... Или...
Целтин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.
Укус собаки. Избавление. Таблетка, предложенная Громовым. Все эти вращения и трансформации, так похожие на те, какие претерпевала Алиса из сказки про зазеркалье... Она ведь тоже перед этим что-то съедала или выпивала! К тому же, не стоит забывать, что его окружают федералы, которые ничуть не удивились прибытию какого-то там профессора-самоучки, более того, так легко посвящают, по сути, человека с улицы в таинство засекреченных списков. Понятно, не всему стоит верить на слово, хотя и красиво поют, без фальши. Но и не секрет, что им что-то нужно и что просто так теперь не отпустят. Ещё этот листок...
А ведь дети всё ещё тут!
Целтин не знал, радоваться озарению или нет. Одно понятно: нужно молчать. С пансионатом и впрямь что-то не так. Адронный коллайдер, может быть, спровоцировал некую инвариантность, но напрямую влиять на местную аномалию вряд ли мог. К тому же эксперимент давно прекращён, а несуразица тут так и прёт. И эти два кекса тянут в подвал... Да-да, лестница вовсе не на верхние этажи. Вниз и в темень, такое ощущение, в преисподнюю!
Громов уже спустился на нижнюю площадку, когда Целтин с Панфиловым нагнали его. Стоял, почёсывая подбородок, снова над чем-то размышляя. Завидев сосредоточенное лицо гостя, потупил взор, шумно вздохнул, как бы давая понять, что сокрытое за очередной дверью, не в силах объяснить даже он сам.
Целтин невольно обернулся. Увидел сквозь стены притихших внутри тёмных комнат детишек, склонившихся у запертых дверей, в надежде услышать, что происходит снаружи... Поскорее мотнул головой, гоня наваждение прочь.
– Дети... – прохрипел он. – Как давно здание пустует?
Панфилов чуть не оступился.
– Зачем это вам? – вздохнул Громов.
– Просто... Такое ощущение... – Целтин мялся, ругая себя на чём свет стоит. – Наверное, показалось. Говорят, от места многое зависит в плане восприятия окружающей обстановки. Знаете, многие слышат в покинутой Припяти детские голоса...
– Так-то город-призрак, – улыбнулся Панфилов. – Поверьте, тут всё намного проще.
Целтин изобразил на лице облегчение, хотя внутри была напряжена каждая жилка.
– Как далеко вы продвинулись в вопросе изучения нейросетей? – в лоб спросил Громов, поворачивая в скважине ключ.
Целтин растерялся – уж как-то внезапно федерал переключился с одного на другое, точнее перестал выдавать информацию, возжелав её получать. Вот он, час «че», время «икс», точка невозврата, в которой многое обретает смысл.
–
Громов устало улыбнулся, даже не соизволил ответить.
– Вы же не думаете, что столь основополагающие моменты, такие как телепортация инородных сущностей извне, могут пройти мимо нас, напрямую занимающихся разработкой данного вопроса? – Панфилов прищурился, латекс его щёк блестел.
– И давно? – Целтин уже понял, что юлить нет смысла – ими воспользовались, остаётся лишь принять данность и надеяться, что все тонкости федералам всё же не известны.
– С самого начала, – быстро ответил Панфилов, вмиг разрушив надежды. – Или думаете только вам удалось проследить так называемый «след»?
– Да, конечно... – Целтину хотелось выть от осознания собственной никчёмности. Ну, действительно, как можно было быть такими легкомысленными?! «Большой брат» следит за нами даже на стульчаке унитаза – это когда вы живёте жизнью простого обывателя, который и думать не думает, что-то предпринимать. Если же вы приняли инородный сигнал, слежка распространится не только на вашу жизнь, но и на то, что сокрыто внутри неё на уровне подсознания. Чтобы утаить факты нужно перестать мыслить. Нужно превратиться в апаллический овощ или умереть – только так появится шанс утаить информацию, да и то не факт.
Целтин чувствовал себя использованным. Именно такое чувство, наверняка, все эти годы испытывала Соня – бедная малышка, которой тоже воспользовались для достижения каких-то возвышенных целей. Да, они все хотели помочь, но за неимением основополагающих знаний, топтались на месте, чиня лишнюю суету. Каково при этом было Соне? Вопрос. Думается, паршиво. Только представьте себя, доведённого до отчаяния и сбитого с толку, в толпе мельтешащих людей. У них свои проблемы, они замечают вас только когда это нужно им самим. Да, они вам сочувствуют, но ровно настолько, насколько пугало может сочувствовать белой вороне. Потом, возможно, кто-нибудь всё же осознает свою ошибку, однако к тому времени становится уже слишком поздно. Так, как поздно сейчас. Первопричина проблемы остаётся на другом уровне, до неё не дотянуться просто так. Отмотать время назад тоже не получится – палочки, как в рекламе, не пересекаются, – событийность идёт своим чередом, множа обиженных и обидчиков. И что самое гадкое, каждый считает, что воспользовались именно им.
Пока Целтин боролся с противоречиями, Громов отпер дверь.
– Сейчас вы увидите такое, что может перевернуть ваше мировоззрение с ног на голову, – полковник переступил порог, оглянулся. – Тут правда ступенька, осторожнее.
– И не нужно ничего подписывать? – с дуру ляпнул запутавшийся Целтин.
– Поверьте, это ни к чему, – Панфилов по-дружески приобнял за поясницу, но ровно настолько, чтобы придать дополнительного ускорения, иначе Целтин мог простоять на ступеньках вечность.
Наперекор ожиданиям подвальное помещение оказалось ярко освещено. В потолке холодно мерцали люминесцентные лампы. Вдоль стен висели на вкрученных кронштейнах светильники с лампами накаливания. Облицовочный гипсокартон потрескался, несколько кронштейнов не выдержали нагрузки – светильники валялись на полу, источая едкий, ослепляющий свет. Пахло непонятно... Каким-то тальком, скорее даже детской присыпкой. У Целтина не было обычных детей – Соня, естественно, не в счёт, – потому он не был сведущ в вопросах детской гигиены, а из всех запахов только этот и знал... Ещё с детства.