Сито жизни
Шрифт:
Остановился, пришлось заняться ремонтом. Закручивал гайку — сорвал… Руки привычно возились с мотором, а голова занята была совсем другим…
Тронулся дальше — на обочине женщина с ребенком. Не успела поднять руку, Серкебай остановился рядом:
— Почему опоздала? Должна была вернуться вчера. Одно дело базар, другое — свекла. Садись. Вижу — без толку ездила. Говорил ведь, сиди дома. Разве за девушкой уследишь сейчас, разве остановишь… Куда денется, небось к подружке на именины сбежала… — Женщина, усевшись в машину, усталая и вспотевшая, прежде всего распеленала ребенка. На слова Серкебая не ответила. — Все, кроме тебя, закончили свои участки. Позавчера сель прошел — такого
Услышав добрые слова, Айнаш оживилась:
— Не позорь меня, председатель, не устраивай собрание по радио. Больше такого не допущу. — Она говорила, вытирая уголком платка вспотевшее лицо. — Пойми, дочка моя убежала. Встретила ее подругу, учится вместе с ней… Провожала, что ли, мою дочь… Будь она неладна — улыбается только, ничего не говорит…
— Путь пшеницы — на мельницу, путь девушки — замуж. Не жалей, что заимела зятя, хуже, когда остаются совсем без зятя. Видела, как некоторые девушки перед самыми родами насильно входят в дом парня?.. Говорят, сын Сулаймана сегодня снова привел невестку.
— Ах! Ведь говорили, он только вчера привел!
— Та, должно быть, ушла утром. Теперь привел другую.
— Не успеют привести, уже уходят; не успеют проводить, уже приводят!..
— Завтра вечером приходи на радиоузел.
— Ну уж прости на первый раз, председатель. Раньше ведь не нарушала дисциплины…
— Не прощу и половины раза! Потому и говорю твердо, что до сих пор не нарушала… Сама знаешь, провинившемуся в первый раз ставим на вид; второй раз — нет пощады, наказываем, нарушившему в третий раз — от ворот поворот. Мы ведь государству сдавать будем не твою дочь — свеклу. Не станешь ухаживать, откуда возьмется свекла? Отдам твою свеклу другой… Ведь не враг захватил твою дочь, — что бы случилось, если бы поехала искать двумя днями позже? Разве сейчас девушки пропадают? Недавно одна, как и ты, искала дочь, а та просто уехала в Нарын, подругу замуж провожала…
— Оставь, моя бы так не сделала… Хотя кто их, молодых, разберет… Прошу тебя, не сердись на этот раз, председатель. Больше не подведу тебя!
— Не проси. Порядок для всех один. Можешь называть меня каменным председателем. Завтра решим: или у тебя останется свекла, или…
— Не наказывай на этот раз!..
— Не только слово — пуля меня не пробьет. Нервы мои — из железа! Раз каменный председатель — значит, каменный, раз железный — значит, железный.
— Я так не говорила, аксакал. Сплетня это… Куклюкан болтала, невестка моего дяди…
— Можешь говорить, разрешаю. Я действительно камень, железо. Не только ты — на районном собрании актива сказали так. Разве плохо, если в районе найдется один каменный председатель? Дисциплина для всех одинакова. Если каждый не закончит участок, который обрабатывает, оттого лишь, что сбежала дочь, сбежал сын, если будем работать кое-как, не станем считаться с завтрашним днем… Отдали мы твой участок другой… Прощу я — не простит земля, сорняк на полях не станет ждать, солнце не будет стоять на месте… Вот так. Не верю человеку, не знающему дисциплины. Не боюсь смерти, боюсь
— Серкеш, не делай этого. У меня дети, как буду зимовать?
— Называй меня Серкебаем. Зачем изменять мое имя?.. Всю жизнь ненавижу, когда изменяют имя. Серкеш… Козел… Так переиначиваете — коверкаете не только имя человека — его образ. Ладно — исковеркаете имя, пусть… плохо, если исковеркаете землю. Характер земли потверже моего. Не говори, не хочу слушать. Вылезай, уже доехали.
Он остановил машину. Айнаш сладко улыбнулась на прощанье — может, думала, что пожалеет ее все-таки Серкебай.
— Аксакал… Прости, пожалуйста… Простишь?
— Завтра приходи на радиоузел. Будем рассматривать твой вопрос. Половину твоего участка мы уже отдали. Вот.
Машина тронулась, Айнаш осталась на дороге. Глаза ее полны были слез, с трудом сдерживала их. Не видела, как выбежала встречать хозяйку собака, завиляла хвостом.
«Да, знаешь, как нарушать порядок, знай, как давать ответ. Не я жесток, а работа. Если каждая женщина, у которой сбежала с парнем дочь, будет умильно глядеть на меня, стараясь задобрить… Не могу поддаваться. Эта вот земля, ухоженная и плодоносящая, стала такой благодаря моему жестокосердию. Два умения нужны председателю: быть твердым, как камень, быть мягким, как шелк. Там, где бессовестно подымает голову беспорядок, должно бить, разрушать его. Не сделаешь этого, он будет бить тебя…
Опять мотор барахлит… Хоть шофера заводи. Был бы я шофером — то-то блаженство! Закончил дело — наслаждайся себе дома. Жизнь лучше, чем у хана. Дом, на участке яблони… Хлеба вдоволь. Води хорошо машину — и достаточно, никаких тебе больше забот. А председатель — отвечай за все. Умрет кто, или разводится, или выпадет много дождей — за все ответствен председатель, нет такого, что не входит в его обязанности. Всему дай должный ход.
Вот так. Я не могу жалеть эту женщину. Стоит мне немного нарушить устав, и она не пожалеет меня. Но я не нарушу. Пусть и она не нарушает…»
Лента дороги убегала под колеса, а Серкебай снова видел Прошлое.
Гневен был голос Калычи — матери Бурмакан:
— Что он говорит! Типун тебе на язык! Говорит, что нет Бурмакан!
Запыхавшийся человек, прибежавший от юрты Кулменде, сообщил Калыче о пропаже. Зверем зарычала, застонала, завопила несчастная мать. Вскочила, бросилась, побежала, забыв собрать распущенные волосы, забыв надеть чапан, без калош, в одних сапожках — махсы. Ее собственная собака, не узнав, залаяла на хозяйку, погналась за ней, но, услышав знакомый запах и устыдившись, отбежала в сторону, делая вид, что лает на кого-то другого.
Старый бай Кулменде, разбуженный утром вестью о пропаже Бурмакан, в растерянности громко причитал, не подымаясь с постели. «Лучше бы это я пропал, а не Бурмакан, лучше бы я умер, а не Бурмакан», — плачущим голосом повторял бай, похлопывая ладонями об пол вокруг себя и дергая себя за бороду; байские жены голосили в растерянности. Весь аил — кто на коне, кто пешком — бросился искать Бурмакан, и тут один из джигитов завернул к Калыче…
Когда она ворвалась в юрту Кулменде, там были два-три аксакала и мулла Болчур, приглашенные лечить заговором душевнобольного. Узнав о пропаже, он открыл гадальную книгу, закатывая глаза, прочел предсказание: «Ищите здесь, вокруг, по кочкам, по рытвинам, по болотистым местам, на берегу, в промоинах, размытых водой, среди могил, вдоль берега озера». Закрыв книгу, мулла стал заворачивать ее в белую тряпку, и в это время в юрту ворвалась, точно буря, обезумевшая Калыча. Она не слушала уговоров. Огненным взглядом она обвела юрту. Убедившись, что дочери действительно нет, закричала: