Сияние жизни

Дормиенс Сергей Анатольевич

— Синдзи… — прошептала она. — Мне приказали сделать выборку карт Восточной Калифорнии до Второго Удара для сличения… У них… Фотосъемка местами засвечена, хотят реконстру… реконструировать. Понимаешь?

Икари отстранился, глядя в перепуганные глаза Ибуки:

— Да, я понимаю… Но что…

— Синдзи, это же и правда… Вторжение! Командование «NERV» и правда хочет глубокую экспедицию в Атомные земли.

Девушка задрожала и прижалась к нему:

— Мне страшно… Тебя отправят туда… Отправят же…

— Тшшш… Тихо, тихо, — успокаивающе прижал ей палец к губам парень. — Это все еще не точно, да и ничего тут страшного нет.

Ты не волнуйся…

— Я боюсь.

— Эй, Майя… — Синдзи совсем растерялся.

— Я… Попросила место в экспедиции, — вдруг твердо закончила только что плакавшая девушка.

Синдзи тяжело облокотился на перила, все еще не отпуская ее. В голове было пусто и еще там было звонко. А еще там одиноко и потеряно кружила мысль, что ему только что ненавязчиво признались в любви.

* * *

Деревянный потолок комнаты осторожно шевелился, будто пытаясь отползти в сторону и показать пьяному хозяину звездное небо, все великолепие холодных огоньков, которые не дают теней только из милосердия… Синдзи задумался, прозревая: а ведь и правда, если бы каждая звезда давала тень, то все живое под звездным небом потерялось бы в нескончаемых тенях! Он понимающе улыбнулся и выкинул подушку из-под головы. Звенящая пустота бунгало нарушалась только извне: далекие корабельные сирены, еле слышный шум редких машин, гул самолетов, проходящих высоко над островом. Сам же дом безмолвствовал, чувствуя настроение хозяина, а хозяин замер в нерешительности, не понимая, что он должен чувствовать в первую очередь. На выбор предлагались: пьяное равнодушие (литр пива пополам с литром саке, стакан виски), гордость (ему впервые признались в любви), растерянность (та же причина), грусть (а просто так).

«Майя…» Интересная, умная, красивая девушка со своими забавными принципами. Синдзи заворочался. «Что же делать?» От тяжелых мыслей отвлекло недолгое забытье, а потом его разбудил приближающийся по улице рокот мотора и скрежет тормозов прямо напротив дома. Икари поднял голову, недоумевая: «Грузовик? За мной?», — и прислушался. Холостой ход двигателя через несколько секунд сменился натужным воем, и машина начала удаляться, оставив невнятный шорох у двери. Он встал и, держась за стену, вышел в гостиную. Шорох за дверью затих, но вскоре возобновился, и Синдзи нахмурил брови: такое впечатление, что кто-то… водит по двери руками или даже просто ищет дверь… «Наощупь!»

Мгновенно трезвея, Синдзи ринулся к двери и распахнул ее как раз вовремя, чтобы поймать падающую Рей. В бледном свете фонаря он увидел белую полосу бинтов, перечеркнувшую измученное лицо и полностью скрывающую глаза. Синдзи сглотнул.

— Здравствуй, Аянами.

— Здравствуй, Икари.

Глава 2

Холод лабораторного стола пронизывает даже сквозь комбинезон, заставляет до боли напрягать все суставы, сдерживать все тело в напрасных попытках не дрожать. Тьма контактного шлема отрезает от мира, но он знает, что это ненадолго. Что придет боль, и иглы сошьют сознание с реальностью напрямую, что он получит приказ — и сдвинется циклопический манипулятор, нажатый курок пошлет снаряд точно в мишень. Прозвучит команда — и изогнется сложная конструкция, которую учат воспринимать как собственный хребет.

— Икари?

— Да, доктор Акаги.

— Приготовься.

— Слушаюсь.

Зажигаются перед глазами крошечные светодиоды —

идет калибровка положения глазных яблок. Тихо жужжащие сервомоторы подгоняют последние тонкие настройки. Теперь главное не моргнуть, главное не дернуться — смотреть точно в красные маячки. И вроде как понимаешь это, и вроде не первая синхронизация, и даже не двадцать первая, но нет-нет, да и мелькает шальная мысль: «Все, пропали глаза…»

Иглы впиваются в веки неожиданно — всегда неожиданно — коротким рывком входят в орбиты, огибая глаза, и идут дальше, в мозг. Звенящая боль нервов, которые нельзя обезболивать, наполняет череп, но и это только начало: где-то там, на четко выверенных позициях, иглы выпускают тончайшие жгутики нейронных трансмиттеров, напрямую работающих с церебральной зоной «А-10». И вот это уже больно по-настоящему — до прокушенной губы, до крошащейся эмали стиснутых зубов, до звона в животе… Но сквозь этот рвущийся наружу вопль всего тела звучит спокойный голос:

— Синхронизация установлена.

И мир пробуждается. Чужие глаза, чужое тело — пока неясное и странное. Чужое восприятие.

Он видит. С огромной высоты видит крохотного себя, свое бывшее тело на каталке — серебристо-синий обтягивающий костюм, скрытая яйцевидным глухим шлемом голова, — и слышит четкий приказ:

— Уничтожь труп.

— Слушаюсь.

Он привычным движением тянет палец к гашетке, переводя систему правой руки в режим огнеметания. Точный залп тугой струи пламени, всего один короткий залп, окутывает лабораторный стол рукотворным адом.

* * *

Синдзи вскочил, сбросил с себя мокрые простыни и замер, лихорадочно шаря руками по кровати. Бушевавшее во сне пламя, казалось, вырвалось в явь, раскалило его комнату, и сейчас он словно искупался в собственном поту. «Тело… Оно тут, оно здесь…» Икари сжал виски ладонями, пытаясь угомонить расшумевшихся в голове демонов. И вдруг перед глазами возникла рука, протягивающая чистое полотенце. Завернутая в простынь Аянами стояла рядом с кроватью, ее бинты в сизом предрассветном полумраке жутко выделялись на бледном лице:

— Ты, вероятно, взмок. Кошмар?

Синдзи перевел дыхание, взял полотенце и принялся обтираться:

— Я кричал?

— Да. Правда, недолго.

— Понятно.

Рей бесстрастно стояла рядом, пока он приводил в порядок постель, и едва заметно вздрогнула, когда он коснулся ее руки:

— Аянами… Спасибо тебе.

— Не за что, Икари. Я… — она замолчала, раздумывая, стоит ли продолжать. — Сама хотела разбудить тебя. Ты можешь побыть со мной?

Синдзи кивнул, но вовремя спохватился и произнес вслух:

— Хорошо. Пойдем к тебе? Или на балкон?

— Нет. Я бы хотела остаться тут. Можно?

— Конечно…

Она устроилась в углу кровати, поджав ноги и слепо глядя прямо перед собой, и Синдзи, поколебавшись, сел рядом. Повисло молчание — уютное, теплое, неожиданное после кошмара молчание, пахнущее голубоволосой девушкой. Он задумался, пытаясь представить себе, что еще в жизни давало ему такое тепло и тихую радость, и по всему выходило, что ничего подобного он никогда, ни с кем и ни с чем не переживал. Призрачное, будто бы размытое детство — без материнского тепла, на попечении родственников. Безрадостная юность, оставившая в памяти только боль. И лишь Рей… Будто в благодарность за эти мысли к нему скользнула рука девушки, нашарила его руку и крепко сжала.