Скала Прощания. Том 1
Шрифт:
– Уважение между зида’я и некоторыми Детьми заката, главным образом, эрнистирийцами и кануками, до сих пор остается очень хрупким. Пять последних тяжелых столетий не смогли полностью зачеркнуть тысячелетия достойных отношений. И все же многое изменилось. Вы, смертные, дети Лингит, как говорят тролли, сейчас имеете огромное влияние. Мир больше не принадлежит моему народу. – Его рука потянулась к Саймону, и он на ходу легко коснулся его плеча. – Кроме того, существует связь между тобой и мной, Сеоман. Я о ней не забыл.
Саймон, едва поспевавший за бессмертным, не нашел, что ему ответить.
– Я прошу лишь о том, чтобы ты понял одну вещь: наш
Джирики внезапно остановился и повернулся к Саймону. В фиолетовом вечернем сумраке, с развевающимися белыми волосами, он был похож на духа диких гор. На мгновение Саймон увидел в глазах Джирики его огромный возраст и почувствовал, что сейчас почти может объять необъятное: поразительную продолжительность жизни ситхи, годы их истории, подобные песчинкам на пляже.
– Не все заканчивается легко и просто, Сеоман, – медленно проговорил Джирики, – даже если я уйду. Мудрость, не имеющая отношения к магии, подсказывает мне, что мы еще встретимся. Долги зида’я уходят в далекую темноту. Они уносят с собой легенды. И именно таков мой долг тебе. – Джирики вновь сделал пальцами странный знак, потом засунул руку под тонкую рубашку и извлек плоский круглый предмет.
– Ты уже видел его прежде, Сеоман, – продолжал принц. – Это мое зеркало, чешуйка Великого Червя, как гласит легенда.
Саймон взял зеркало с протянутой ладони ситхи, восхищаясь его удивительной легкостью. Резная рамка была прохладной в его руке. Однажды он увидел в нем Мириамель, в другой раз Джирики показал ему лесной город Энки-э-Шао’сэй. Но сейчас в сумрачном вечернем свете на Саймона смотрело лишь его собственное серьезное лицо.
– Я отдаю его тебе. Оно было талисманом моей семьи с тех пор, как Дженджияна Соловей ухаживала за ароматными садами в тени Сени Анзи’ин. Но вдали от меня оно будет всего лишь зеркалом. – Джирики поднял руку. – Впрочем, не совсем так. Если тебе потребуется поговорить со мной или тебе будет необходима моя помощь – истинная помощь, – обратись к зеркалу. Я все услышу и узнаю. – Джирики с суровым видом наставил палец на Саймона. – Но не вздумай призывать меня ради облачка дыма, как говорится в одной из ваших легенд о гоблинах. У меня нет магических умений. Я даже не могу обещать, что обязательно приду. Но, если я услышу о твоих проблемах, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. У зида’я есть некоторое количество друзей, даже в новом дерзком мире смертных.
Некоторое время губы Саймона шевелились, но он не смог ничего сказать.
– Благодарю тебя, – наконец сумел заговорить он, маленькое зеркало вдруг показалось ему очень тяжелым. – Благодарю.
Джирики улыбнулся, показав полоску белых зубов. Теперь он вновь выглядел молодым, как в те моменты, когда находился среди своих соплеменников.
– И у тебя есть кольцо. – Он указал на другую руку Саймона, на тонкую золотую полоску со знаком рыбы. – Кстати, о гоблинах, Сеоман, Белая стрела, черный меч, золотое кольцо и видящее зеркало ситхи… ты настолько нагружен замечательной
Саймон посмотрел на кольцо, которое Моргенес сумел спасти из своих горящих покоев, отправив его с птицей Бинабику, что стало одним из последних деяний доктора. Кольцо потемнело от масла с перчаток Саймона, но плотно сидело на его смуглом от грязи пальце.
– Я все еще не знаю, что означает надпись на нем, – сказал он, потом, повинуясь импульсу, снял кольцо и протянул ситхи. – Бинабик также не смог ее прочитать, сказал лишь, что она как-то связана с драконами и смертью. – Внезапно у Саймона появилась идея. – Быть может, оно помогает своему владельцу убивать драконов?
Эта мысль показалась ему странно неприятной, к тому же он ведь не сумел прикончить ледяного червя. Возможно, дело было в каком-то волшебном заклинании? По мере того как к нему возвращались силы, Саймон все больше и больше гордился своей смелостью при встрече с ужасным Игьярдуком.
– То, что произошло на Урмшейме, останется между тобой и древним дитя Хидохеби, Сеоман. Тут нет никакой магии. – Улыбка Джирики исчезла, и он серьезно покачал головой, возвращая кольцо Саймону. – Но я не могу больше ничего тебе сказать о кольце. Если такой мудрый человек, как Моргенес, не оставил никаких разъяснений, когда отправил его тебе, мне тоже не следует ничего говорить. Я и без того обременил тебя лишними знаниями за наше короткое знакомство. Даже самые отважные смертные не выдерживают, когда узнают слишком многие истины.
– Но ты можешь прочитать, что там написано? – спросил Саймон.
– Да. Надпись сделана на одном из языков зида’я, хотя, что особенно странно для безделушки смертных, одном из самых неясных. Но одно я тебе скажу. Если я правильно понял смысл надписи, она тебя не касается напрямую, и ее знание никак тебе не поможет.
– И это все, что ты можешь мне сказать? – пробормотал Саймон.
– Во всяком случае, сейчас. Быть может, если мы встретимся еще раз, я буду лучше понимать, почему тебе вручили это кольцо. – На лице ситхи появилась тревога. – Удачи тебе, Сеоман. Ты необычный юноша – даже для смертного…
И тут они услышали крик Эйстана, который, чем-то размахивая, поднимался по тропинке. Он поймал снежного зайца и радостно сообщил, что огонь уже готов, чтобы его приготовить.
Несмотря на приятную тяжесть в животе после приготовленного с травами мяса, Саймон долго не мог уснуть. Он лежал на соломенном тюфяке, смотрел на мерцавшие на потолке красные тени и размышлял о том, что с ним произошло, и безумных событиях, в самом центре которых оказался.
«Я попал в историю вроде тех, что рассказывал Шем, – или это История, о которой говорил доктор Моргенес?.. Но никто меня не предупредил, как это ужасно – оказаться в центре событий и не знать, чем все закончится».
Наконец он заснул, но через некоторое время неожиданно проснулся. Эйстан крепко спал и как обычно храпел, то и дело вздыхая, в бороду. Джирики нигде не было, и каким-то непостижимым образом диковинная пустота пещеры сказала Саймону, что ситхи ушел и сейчас спускается по склону горы, чтобы вернуться домой.
На Саймона вдруг накатило горькое чувство одиночества, несмотря на присутствие стражей, чье ворчание он слышал неподалеку, и он вдруг обнаружил, что плачет. Он постарался делать это тихо, стыдясь своей слабости, недостойной настоящего мужчины, но ничего не мог с собой поделать.