Скальп врага
Шрифт:
Иллюзии его рухнули, когда один из боевиков квадратного вдруг вскинул оружие, направляя его на Петрусенко. Тот тоже поднял пистолет. Два выстрела прозвучали как один. Хотя… На площадке к тому моменту шло настоящее сражение. С другой стороны площадки — Гринев тут же поблагодарил бога, что выбрал место на этой стороне, — бежали какие-то люди. Все орали, стреляли, словом, шум стоял такой — всех святых выноси. Расстояние между Петрусенко и стрелявшим было совсем маленьким — метра полтора, не больше. Боевика откинуло к машине, прямо на капот. Он сполз по крылу и завалился боком на бетон, прямо у колеса.
Когда началась пальба, следователь быстро понял, что выбранная им удачная позиция совсем не так удача, как ему представлялось. Пули, проходившие мимо целей, били в деревья совсем рядом с тем местом, где он прятался. Гриневу приходилось то и дело отшатываться за ствол сосны. Когда же один из боевиков припустил через площадку, да еще прямиком в его сторону, он едва не вскочил с криком: «Куда?»
К счастью, боевик не убежал далеко. Его срезали выстрелом. Дальше Гринев смотреть не стал. Он привалился спиной к сосне и принялся бормотать про себя считалку.
Вся перестрелка длилась не дольше тридцати секунд, но ему показалось, что прошла целая вечность. Когда же выстрелы прекратились и наступила долгожданная тишина, Гринев выглянул из-за дерева. Двое каких-то здоровяков тащили Петрусенко к лесу. Майор был ранен. Но это еще ни о чем не говорило. Петрусенко мог умереть в любую минуту. Хотя бы по дороге в больницу. И тогда пленка теряла свой «коммерческий потенциал».
Гринев попытался наметить свои дальнейшие шаги. В принципе все случилось именно так, как и предупреждал Панкратов. Только деньги отдали не самому Диме, а квадратному. Потом они поссорились и перестреляли друг друга. Но… документы-то остались в конверте. А конверт — в кармане у квадратного. Вон он, валяется у машины.
Гринев быстро прикинул: если Петрусенко выживет — можно будет использовать запись. Если нет — то свидетелей-то передачи конверта не осталось. А запись… Да шут с ней, с записью. Напишет в рапорте, что съемка сорвалась из-за неисправности аппаратуры, и пусть техники разбираются. С Гришей Панкратовым они как-нибудь договорятся. А Лемехов… будет молчать, если не захочет сесть на пару со Светлой.
Дело за малым — забрать конверт у квадратного. Гринев поднялся, покрутил головой, высматривая Диму. Он вроде в машину садился, когда все началось? Квадратный в него выстрелил, но попал или нет — неизвестно. Если Дима уцелел, то почему не вышел, не забрал конверт? Скорее всего, квадратный его ранил или даже убил, что было бы совсем хорошо. Или он испугался и убежал, что тоже неплохо. Гринев осторожно направился к краю площадки, остановился снова, прислушался. Ни звука. Если Мало убежал, то, скорее всего, вместе с ним убежали и Лемехов с Панкратовым. Впрочем, это уже неважно. Он, Гринев, на следственном мероприятии, и его появление на площадке вполне оправданно и объяснимо. Следователь вышел на бетон, постоял, резко, по-птичьи, дергая головой, всматриваясь в темную стену деревьев на той стороне, но ничего подозрительного не заметил.
— Панкратов, — позвал он. — Гриша,
«…Здесь»? — отозвалось в ангарах неприятное алюминиевое эхо. Гринев невольно вздрогнул.
— Панкратов! Это я, Гринев!
Тишина. Только размеренно хлопал оторвавшийся железный лист на крыше заброшенного завода.
Выждав пару минут, Гринев побежал, пригибаясь, петляя, через площадку, к лежащему неподвижно квадратному. Рядом с трупом он опустился на колено, сунул руку в карман куртки убитого. К его немалому облегчению, конверт оказался на месте.
Гринев выдернул его, поспешно открыл клапан. И аж дыхание перехватило от волнения. Две толстенные пачки долларов — он в жизни не держал в руках подобной суммы — и три паспорта. Все, как и говорил оперативник.
— Вот это… — бормотал Гринев. — Вот это…
Руки у него тряслись — то ли от страха, то ли от волнения. Он оглянулся, сунул конверт во внутренний карман пиджака. Такие деньжищи… Жаль будет отдавать… Жаль… С другой стороны, а надо ли отдавать-то? Если все равно никто не видел. Поделят с Панкратовым. Ему… Ему семьдесят процентов, а Панкратову тридцать.
Или даже двадцать пять. За что ему тридцать? Смотался сразу, конверт не забрал, не рисковал под пулями. И двадцати достаточно с него будет. Или даже пятнадцати. И то много. Сто тыщ вроде тут должно быть, он говорил? Хотя… если Петрусенко все-таки умрет, можно будет использовать запись. Передать на телевидение. Шумиху поднять с такой пленкой — как делать нечего. На всю область прогремит. Или даже на всю страну. Только тогда придется оставить часть денег в конверте. На записи же есть, как квадратный этот купюры рассматривает. Тыщ десять придется оставить.
Гринев судорожно вцепился в карман, словно проверяя, не потерял ли заветный конверт, озираясь, побежал к лесу.
Значит, на этом и остановимся. Десять тыщ он оставит в конверте. Только оформлять пока это дело не надо. Потом оформит, когда запись посмотрит. Себе возьмет семьдесят пять… Нет, себе восемьдесят тыщ, а Панкратову десять. За информацию и за запись. Да, десять — справедливая доля. А паспорта он приобщит к делу Светлой. И тогда можно ее объявлять в общероссийский розыск. И по линии Интерпола.
Сердце радостно стучало в груди, отбивая такт крутящемуся в голове: «Восемьдесят… Восемьдесят… Восемьдесят…»
Он не ошибся, вышел почти к своей машине, метрах в десяти. Припустил трусцой, отключив по ходу дела сигнализацию. Забрался за руль, запустил двигатель и не удержался, снова достал конверт, вытащил пачку, пощупал банкноты.
Восемьдесят тыщ… И еще десять, если на записи не видно, что квадратный достает деньги. Можно ведь написать, что он паспорта рассматривал… И тогда у него будет девяносто…
Краем глаза он успел заметить фигуру, выросшую справа от машины. Дверцу рванули, ловко ухватили Гринева за воротник и поволокли из салона.
— Руки, — рявкнул человек. — Руки на затылок. Живо!
— Я не понимаю… — купюры разлетелись по салону. — Что… Что происходит?
Его грубо швырнули на дверцу.
— Отвечать будешь, когда спросят. Руки на крышу. — Ему увесисто ткнули под ребра. — Ладонями вниз. Вниз ладонями, я сказал.
Гринев быстро положил руки на крышу автомобиля.