Скандальная молодость
Шрифт:
Нет, ответила я. Однако напомнила ей как любительнице занимательных историй песню Дзаны, и какие у нее налитые кровью свиные глазки, и как она скачет верхом на огромном члене. Может быть, вы хотите, поддразнивала я, чтобы я вела себя, как дзана с теми, кто выходит из ночи и предупреждает, что надо быть осторожнее, не то рано или поздно мой труп выловят из каналов Кашине?
Ни за что, возразила она.
Более ловких комедианток я не знала. Впрочем, признаюсь, что она ни разу не сказала прямо: переспи с таким-то или таким-то, даже тогда, когда между нами уже не было никаких недомолвок. Она ограничивалась тем, что повторяла: расскажи мне. Я имею в виду эту жажду гнаться за жизнью с таким же
Но, впрочем, была еще одна причина, чрезвычайно отвратительная, которую я обнаружила несколько месяцев спустя. А вплоть до этого момента, как только я входила, Изи, не давая мне даже снять пальто, набрасывалась на меня: я хочу знать.
И я рассказывала.
Об Эрмесе Микелотти, который выступал как мировой судья в тяжбах о земельной собственности, хотя сам был крупным землевладельцем и имел возможность пригласить мэров всех окрестных селений в остерию, где собирались рыбаки и контрабандисты, чтобы как следует воздать тому, кто был ему не по душе. Он сажал его среди жуликов и проституток и говорил: согласитесь с моей точкой зрения, иначе я заплачу лодочникам и сборщикам песка и подниму их против вас, у меня столько денег, что хватит на целую войну, вам это известно, и я могу устроить бунт работников боен в Сколо Сенга, потому что Палата Труда у меня в кармане.
Никто не отваживался даже вздохнуть.
— Я — хозяин, который презирает всех, начиная с самого себя, — заканчивал он разговор, — и поэтому отличаюсь от других хозяев и сильнее их.
А на одной сельскохозяйственной выставке он публично назвал префекта Милана папским жополизом. Останавливаясь в каком-нибудь местечке, где его ненавидели, он в первую очередь спрашивал, где колокольня, и приказывал возвещать о своем прибытии колокольным звоном.
Отпор ему дал мэр, католик Каматта, который заявил: встреча с тобой — тяжкое испытание, не надоедай нам больше и запомни, что сейчас течение По весьма быстрое, так что ты вмиг доберешься до моря в обнимку с тополем. Несколько дней спустя в церкви Форначе Боскетто случился пожар, а на крестины одного из сыновей Каматты Эрмес Микелотти явился пьяный и швырнул перед алтарем ловушки для рыбы, что означало открытую войну как для Лиджера, так и для Пезанте, двух преступных семейств.
В церкви было полно народу, у некоторых женщин началась истерика, некоторые бросились бежать, а Эрмес вдогонку осыпал их оскорблениями: вы бежите, когда вам в лицо говорят правду, но отныне вы уподобитесь засохшей земле, и ничто не сможет превратить ваши экскременты в то, что вы называете расцветом жизненных сил.
Карабинеры не решались его арестовать. Но вскоре Эрмес упал на колени и на свой лад взмолился: о Боже святый, ты бесконечно добр, так преврати людские экскременты в людей, даруй им эту милость…
Говорили, что со времен войны в Ливии у него в голове сидит осколок, который давит на мозг; а раньше он был человеком спокойным и открытым. Но я думаю, что такое оправдание придумали власти, чтобы не потерять лицо, тем более, что все знали, что Эрмес всегда надевал намордники на своих поденщиц, когда они работали на его виноградниках и во фруктовых садах; ни одно яблоко, ни одна виноградинка не могла попасть в рот через кожаные ремни.
Иногда ему что-то ударяло в голову, и он зазывал к себе заезжих опереточных артистов, садился за пианино и виртуозно играл, объясняя: никто меня не учил, я сам до всего дошел. Но было отвратительно видеть, как он отправлялся шпионить в поля Кашине в шляпе с широченными полями и даже, по утверждениям некоторых, нацепив на лицо маску.
Совершенно необъяснимое поведение, если учесть, сколько он имел от Клементы Изи и многих других женщин, которые на этой бесстыдной земле были к его услугам. Однажды под жерновым камнем я обнаружила окровавленные панталоны. Только я могла отважиться на то, чтобы пойти в сарай для лодок, только я могла отважиться на то, чтобы что-то искать там, только я, с моей страстной любовью к водным растениям, от кувшинок до лилий, которых в сарае было полно, от водяных лилий до шиповника, словно кто-то развлекался, каждую ночь отправляя лодки в старые русла Бокка ди Ганда, известные своими чудесами.
Я рассказала Изи, и ей это открытие показалось необыкновенным. Постарайся принести мне эти брюки, приставала она, и я, лишь бы она успокоилась, вернулась в сарай Микелотти, но под жерновым камнем уже ничего не было. Ты просто дурочка, упрекнула она меня, когда же ты начнешь соображать? Дело в том, что именно в эти дни распространился слух, что одна женщина из Горго, жена десятника в Бачино Савиола, была убита на плотинах Стеллы, и что в этом замешан какой то bav'el, любитель подглядывать за женщинами; тогда и вспомнили, что Эрмес Микелотти однажды уже попал в похожую историю, но дело удалось спустить на тормозах.
Но ни любовник, с которым была эта женщина, ни тем более муж, фамилия которого была Парадизи, не обратились с заявлением в полицию, и в качестве версии, позволяющей замять скандал, приняли следующую: жертва каталась на велосипеде, упала и руль распорол ей живот.
Словно этого было мало, Парадизи появлялся в Боргофорте и спокойно беседовал с Эрмесом и, может быть, как рогоносец, радовался, что его жену убили; глядя на эту парочку, которая пила кофе в остерии Гирардини, я говорила себе: это именно то, о чем говорят — глазам своим не верю. Поэтому, когда похоронная процессия двинулась по деревне, что было признано необходимым, ибо в противном случае всеобщие подозрения только усилились бы, я постаралась попасть в дом Микелотти. Помню, что он прохаживался перед закрытыми жалюзи и, как только провожающие двинулись за катафалком, закурил и сообщил мне следующее: у меня тоже была жена, которая умерла и которую провезли под этим окном в точно такой же день, как сегодня; жена, насчет которой я до сих пор не уверен, была она дзана или нет.
А Изи недоверчиво спросила:
— Он больше ничего не сделал и не сказал?
Я ответила, что Микелотти догадался о моих намерениях:
— Ты пришла выразить всеобщие подозрения, и мне следовало бы тебя наказать, но я тебя извиняю, потому что ты девушка, и я хочу поговорить с тобой о фините.
Финитой у нас называют гроб.
— А потом? — спросила Изи.
— А потом он заговорил так спокойно и искренне, что я поверила. Он объяснил, что смерть — это фарс, который впивается в жизнь, как блоха. И что раздавить ее ничего не стоит, но мы думаем, что это она нас давит.
Изи возмутилась:
— Никогда не слышала ничего глупее!
Но я продолжала:
— Эрмес утверждает, что ему удалось избежать множества смертей, понять смысл жизни и найти способ не подчиняться законам природы. О вас, синьора Изи, он сказал: это привидение я в один прекрасный день сумею успокоить, это будет очень веселая месть. Ибо я обладаю невинностью младенца, с этой невинностью я и совершаю свои преступления, если, конечно, то, что я их совершаю, — правда, и первым смеюсь над ними. Тогда как другие замышляют их так, словно уже лежат в фините с заколоченной крышкой.