Скандальные признания
Шрифт:
Второй день кряду Эллиот возвращался домой в полном оцепенении. Плеснув себе вина, поставил бокал на столик и, тут же забыв о нем, плюхнулся в кресло. По идее он должен прыгать до потолка от радости. Парить над землей от счастья или что-то подобное?
Генри, считавший себя знатоком бокса, как-то рассказал ему про одного человека-мельницу, которого он видел на побывке перед самой битвой при Трафальгаре. Джон Галли — выскочивший словно из ниоткуда боксер, который прошел больше шестидесяти раундов и заработал себе титул чемпиона и прозвище Бойцовский Петушок — получил глубокий нокаут. Генри в красках описал его окровавленный
Вот и вылетело у него это слово. Странно, земля не разверзлась. Вспомнив про вино, Эллиот взял бокал со стола и осторожно глотнул. На вкус оно казалось таким же. Неужели все вокруг не должно измениться?
— Да откуда мне знать! — воскликнул он, поставил бокал на каминную полку и уставился на себя в зеркало. Волосы взлохмачены, шейный платок съехал набок. Глаза горят и даже сверкают. Эллиот рассмеялся. — Черт, если бы я знал!
Он расстроенно вернулся к столу и достал из потайного ящика папку. Работа легкая, не требовалось даже никакой разведки. Он совершит вылазку этим вечером. И она что-то ему прояснит, верно? Он посмотрел наброски и прошерстил свои заметки, но так и не испытал знакомого волнительного предвкушения.
Вспомнил их последнюю вылазку. Вот Дебора стискивает в руках чертову псину и старается удержаться от хохота. Волнующий побег, бесшабашная скачка, облака пыли из-под копыт, пар изо рта в холодном ночном воздухе, острое ощущение близости. И потом… в эллинге…
И вчера в ее постели. И то, что случалось прежде. И тогда, и раньше у него странно щемило сердце, сейчас он уже мог в этом себе признаться.
Он успел наговорить ей разных глупостей. Она знала о нем то, чего не знал никто больше. И все вместе… неужели это любовь? А если так… даже если так… что это означает? Что означает ее столь глубокое погружение в собственное прошлое?
Негромкий стук в дверь выдернул его из трясины мыслей.
— Заходила миссис Мюррей, — сообщил дворецкий. — Она вернулась раньше, чем ожидала, и хотела знать, не присоединитесь ли вы к ней за ужином. Она просила передать, что присутствие ее мужа и свекрови не планируется.
Эллиот усмехнулся.
— Какая приятная неожиданность. — Он все равно не собирался на Беркли-сквер раньше полуночи. — Я надену черное пальто и серые брюки, — обратился он к дворецкому. — И после ужина, скорее всего, я поеду в клуб. Передай слугам меня не ждать.
Отлично зная, что хозяин никогда не ездит в клуб, дворецкий ответил понимающим взглядом:
— Вам нечего бояться, сэр. Я прослежу, чтобы никто вас не увидел.
Изумленный донельзя Эллиот молча смотрел, как тот разворачивается и уходит. Он положил папку на колени, бегло пересмотрел еще раз ее содержимое и бросил все бумаги в огонь. Похоже, не только у Алекса Мюррея есть подозрения на его счет. В следующую вылазку надо будет усилить меры безопасности, чтобы она не стала для него последней. Если не станет эта!
Он сильно рисковал. В былые времена он бы только наслаждался подобным риском. Но так было до знакомства с Деборой. Рассказ Лиззи о Джереми Нэпьере так захватил его внимание, что он не проверил комнаты третьего этажа. Не посмотрел, виден ли свет из-под двери. Очень беспечно с его стороны. Поговаривали, что генерал, совесть которого не слишком чиста, плохо спал и часто видел кошмары. Когда Павлин подцепил
Старик в ночной рубашке и колпаке вглядывался в столовую. Он казался худым и субтильным, босые ноги только подчеркивали его уязвимость. У Эллиота не оставалось другого выбора, кроме как заткнуть шарфом этот беззубый рот. Однако, привязывая старика к стулу, он не стал сильно затягивать веревки. И хотя без труда выполнил свою задачу, слишком велика была разница между наглым и мускулистым генералом, которого он помнил, и щуплым стариком, который слабо трепыхался в своих путах. Генри никогда бы не одобрил такую победу. Значит, надо найти лучшее применение своей энергии. Жажда мести, многие годы прорастающая в нем, как сорняк, уже завяла. И даже начала засыхать и скукоживаться. Он не стал забирать ничего из сейфа и, стараясь не поворачиваться лицом к хозяину дома, просто закрыл дверцу. Павлинье перо осталось невостребованным.
Домой он возвращался по Маунт-стрит. Ночь выдалась теплой и ясной, по небу пробегали лишь легкие облака. Утро еще не занялось, никто не тревожил его мысли, им вторило лишь эхо его шагов. Дебора права, он действительно прикрывался Павлином, но теперь больше в нем не нуждался. Павлин послужил его цели. И, подобно Белле, должен умереть. Сам же он не имел ни малейшего желания умирать вместе с Павлином.
Он коснулся лежащего в кармане пера. Последнее. Останется на память. С первыми лучами рассвета он свернул к дому. Теперь он уже понимал, что влюбился в Дебору. Это настолько очевидно, что над его слепотой можно хохотать до колик. Иного объяснения его чувствам нет. Других он уже не хотел. Он любил Дебору и не сомневался в ее ответных чувствах. Если бы он только смог убедить ее отпустить прошлое.
Сможет ли он? А она? Он замедлил шаг. Сведения Лиззи не были достоянием общества, но в кругах, где вращался Джереми, ими, конечно, располагали. Дебора была замужем семь лет. Она знает правду наверняка. А если так, почему обвиняет себя в разрушении брака? Ну, не может быть, чтобы она не знала. Надо просто убедить ее, что на ней нет ни вины, ни позора. Как она сама этого не видит?
Нахмурившись, Эллиот медленно приближался к дому, разрываясь между гневом и жалостью. Даже представить трудно, как страдали эти двое в подобном союзе. Брачные клятвы, как приговор. Шестнадцать лет в армии, где на уединяющихся при каждом удобном случае солдат смотрели сквозь пальцы, научили его, что есть те, кто имеет неизменную склонность к мужчинам, так же как он сам — к женщинам. В отличие от многих других офицеров, Эллиоту хватало уверенности в своей сексуальной ориентации, чтобы никого не судить. При любых других обстоятельствах рассказ Лиззи не имел бы никакого значения.
Джереми был женат на Деборе. Мало того, что он притворялся любящим, на самом деле женившись из-за денег, но еще и так расчетливо использовал ее. Такого Эллиот простить не мог. Хотя это уже не важно. Главное, Дебора до сих пор не может себя простить за отвержение мужа. Он не мог этого понять.
Она заявила, что покончила со своим прошлым, но это явно не соответствовало истине. А что, если она никогда не покончит? При одной мысли об этом у него под ногами разверзлась пропасть. Эллиот сжал кулаки. Никто из них больше никем уже не прикроется. Он заставит ее понять это. И не примет отказа.