Скарфинг. Книга первая
Шрифт:
Художница вытирает ладонью губы и протягивает бутылку Софии Павловне.
– Ты что-то совсем раскисла, сестренка.
София Павловна воровато оглядывается по сторонам. Барышни остановились неподалеку от здания генерации атмосферного электричества, притулившегося промеж особняков. Похожие на огромные луковицы купола темнеют в усыпанном звездами небе. Низкий, едва слышный гул плывет по улице, а в узких, как бойницы окошках станции ярко горит свет. Вдоль по Большой Ильинской от здания к зданию бежит, опираясь на чугунные опоры, магистраль
София Павловна делает изрядный глоток самогона и возвращает бутылку художнице.
– Варенька, у тебя же выставка! – спохватывается София Павловна. – А я тебя даже не поздравила, не расспросила… Ты меня прости!
– Да мы как-то про другое говорили, – немного смущенно отвечает Варвара.
– Это на Кузнечной заставе, верно? – спрашивает София Павловна. – Я непременно приду. Пускай, я и не очень понимаю в живописи… Я так за тебя рада, Варя, если бы ты только знала!
– Да ну её, эту выставку, – хмурится Варвара. – Если бы не были нужны деньги до зарезу… Я сегодня закончила одну картину. Долго провозилась, стоит сказать… Знаешь, я подумала, это как-то несправедливо.
– Ты о чем?
– Ведь кроме нас есть и другие. Вот я и захотела, оставить им подсказку. След из хлебных кошек.
– Дельная мысль, – соглашается София Павловна.
– А как это сделать?
– Я уже все сделала, подруга. Я спрятала карту на самом виду, – смеется Варвара и София Павловна понимает, что художница пьянее, чем кажется. – Но не все так просто, им все же придется поломать голову… Есть такой старый фокус с зеркалами…
София Павловна останавливается под фонарем и, прищурив глаза, всматривается в карту.
– Я не могу понять, где этот переулок…
Порыв ветра едва не вырывает у нее из рук лист вощеной бумаги. По мостовой летит рыжая опаль. Ветер раскачивает, стоящие вдоль улицы старые клены.
– Мы должны повернуть с Ильинской. Это где-то здесь… Вот только никакого переулка я не вижу.
Варвара, заглядывает подруге через плечо.
– Смотри, на карте обозначена станция генерации. А вот и переулок…
Барышни оборачиваются и смотрят, на стоящее неподалеку, увенчанное куполами здание станции, а потом снова на карту.
– Ничего, не понимаю, – признается, наконец, София Павловна.
Художница отбирает у подруги лист вощеной бумаги и решительно шагает по мостовой, мимо позорного столба с колодками, мимо будки сапожника. Свет в будке не горит, окошки закрыты ставнями, дверь заперта на замок. За будкой в полутьме виднеется деревянная решетка, увитая пожелтелым и пожухлым плющом. Решетка тянется от станции генерации до следующего дома, стоящего на Большой Ильинской.
Дойдя до этого самого дома, Варвара Альбрехт останавливается и задумчиво разглядывает лепные маски грифонов над темными окнами.
– Странно это, – замечает София Павловна. – Будто целый переулок пропал.
Художница с досадой смотрит на подругу, потом её взгляд скользит в сторону…
– Слепая дура,
Она проходит мимо ничего не понимающей Софии Павловны, мимо будки с опущенными ставнями, останавливается возле решетки и принимается срывать с деревянных реек высохший и пожелтелый плющ.
– Его спрятали, – говорит художница. – Спрятали целый переулок. Вот, посмотри сама.
София Павловна подходит ближе.
– Странное дело, я, наверное, сотню раз проходила по этому самому месту…
– Ты помнишь, много лет назад в Тоболе была эпидемию оспы?
– Матушка мне рассказывала. Я тогда была совсем маленькая.
– Говорят, от оспы много людей поумирало. Столица опустела. Улицы, на которых больше никто больше не жил называли карантинными. И проход на такие улицы закрывали. А уже потом на новых картах карантинные улицы перестали рисовать, словно их и не было вовсе.
Варвара идет вдоль решетки, покуда та не упирается в каменную стену здания.
– Подсоби-ка, сестренка! – просит она Софию Павловну.
Вдвоем барышни немного сдвигают в сторону, сколоченную из реек решетку, и бочком пролезают в образовавшийся проход.
В карантинном переулке темно. Сквозь облачную дымку, затянувшую небо, сочится лунный свет и худо-бедно освещает нежилые дома, стоящие по обеим сторонам. Гнутые фонарные столбы похожи на мертвые деревья, промеж булыжников мостовой там и сям торчат пучки пожелтелой травы. Софии Павловне кажется, что она попала в другой город. Ей сложно поверить, что стоит лишь шагнуть за решетку, и сразу попадешь в освещенную огнями столицу, где по улицам катят самодвижущие повозки и трамваи, и нарядные дамы, посмотрев вечерний спектакль в театре, расходятся по домам.
– Раньше этот переулок назывался Аптекарским, – замечает художница, прочитав вывеску на одном из домов.
– Нет, я не верю, – качает головой София Павловна. – Ничего мы там не найдем.
– Знаешь, я всегда представляла, что это будет самая обычная с виду дверь. Но ведь такого не может быть?
– Откуда мне знать, – София Павловна ежится и обнимает себя рукам за плечи. – Когда я об этом думаю, мне становится не по себе, все внутри сжимается.
Барышни идут рядышком по темному безлюдному переулку, спрятанному в самой сердце столицы.
– Я тебе говорила, что у меня две сестры? – спрашивает София Павловна.
– Нет, ты рассказывала только про Евдокию. Я помню, она дознаватель в жандармерии. И это она упекла тебя в Заведение.
– Я самая младшая. Евдокия – это средняя сестра, а старшая у нас – Ида, – рассказывает София Павловна. – Ида Павловна Брошель-Вышеславцева, член географического общества. Ты не могла про неё не слышать. Это она ходила в Индию и поднималась в стратосферу на вимане.
– Ты же знаешь, сестренка, я существо асоциальное. Газет не читаю, новостями не интересуюсь. А почему ты про это заговорила?