Скарфинг. Книга первая
Шрифт:
Взглянув за окно, Наум видит, что болото осталось позади и теперь они летят над пустыней. Барханы из красного песка, словно застывшие волны тянутся до самого горизонта.
– Нет, ты мне объясни, как здесь все утроено? – не отстает Лия. – Какая сила поднимает виман в воздух?
– Ну, если своими словами… – Наум хмурится, вспоминая «Виманику-шастру». – Вот под той плитой, у меня под ногами находится движитель. Это что-то вроде большого сотейника с крышкой. В сам движитель налита ртуть. А под ним стоит жаровня с углями и катушки с медной проволокой. Если в жаровне развести огонь, ртуть начинает двигаться по кругу все быстрее и быстрей пока
Лия молчит. Она сидит, откинувшись в кресле, и смотрит на красную пустыню.
– Я не все поняла, – говорит, наконец, пилот. – Но, очень похоже, что так всё оно и устроено.
– Постой, родная, но ты же управляешь этой штукой? – недоверчиво спрашивает её Наум.
– Ну да. Только я не очень понимаю, как виман держится в воздухе. Видишь, тут всего два рычага. Вот этим рычагом я могу менять скорость полета. А этим – задаю высоту. Ну, а чтобы повернуть, просто кладешь виман на бок…
– Ясно, – Наум переступает с ноги на ногу и звякает кандальной цепочкой.
– Знаешь, первый раз я встречаю самца, который определенно умнее меня, – говорит задумчиво Лия. – И, если честно, мне это не нравится. Мне от этого делается неуютно.
Наум не успевает толком обдумать слова пилота, когда замечает, что впереди песчаные барханы странным образом обрываются в пустоту.
– А что это там такое?
– Тектонический разлом, – отвечает Лия. – Говорят, он тянется до самого Индийского океана… А вот и Ферма. Что скажешь, впечатляет?
Пригнув голову и прищурив глаза от солнечного блеска, Наум смотрит в иллюминатор. Больше всего здание Фермы напоминает ему раковину морского моллюска только немыслимого, циклопического размера. Темно-серая почти черная, эта «раковина» лежит на краю разлома, зарывшись в песок, и солнечные лучи тускло поблескивают на её закрученной логарифмической спиралью неровной, будто гофрированной поверхности.
Виман подлетает ближе, и Наум видит величественный, похожий на кошмарный сон тектонический разлом. Только дно разлома Наум так и не может разглядеть – острые, как иглы скалы уходят уступами вниз в синеватую мглу. А над этой бездной, словно половинка ажурного моста, висит посадочная площадка. Это изящная легкая конструкция крепится к каменной стене разлома изогнутыми тонкими опорами.
– Сейчас будем садиться, – предупреждает его Лия и ведет виман вниз, на посадочную полосу, висящую над бездной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В гостиной за обеденным столом сидит Евдокия Павловна – средняя из сестер Брошель-Вышеславцевых и пьет крепкий черный кофе без сахара и сливок.
– Доброе утро, Софи, – говорит Евдокия Павловна, внимательно глядя, на младшую сестру.
– Доброе утро, – отвечает София Павловна тусклым голосом и, остановившись возле стола, наливает
Евдокия Павловна не торопясь курит папироску. Табачный дым вьется серой ленточкой и поднимается к потолку. За спиной у госпожи Брошель-Вышеславцевой, сложив на животе руки, стоит экономка – Татьяна Измаиловна. Гостиная залита ярким солнечным светом. Створка высокого окна, выходящего на балкон, приотворена, и виден круглый столик, пара кресел и беленый каменный парапет с балясинами.
У всех сестер Брошель-Вышеславцевых рыжие волосы, которые отличаются только оттенком. У Евдокии Павловны волосы заметно темнее, чем у Софии, и больше похожи на медь, чем на пламя костра. Евдокия носит каре с короткой челкой. У нее вытянутое длинное лицо, нос прямой и самую малость великоват. От крыльев носа к уголкам рта протянулись две глубокие складки.
– Татьяна Измаиловна мне сказала, что ты явилась домой среди ночи, – замечает как бы между прочим Евдокия Павловна. – И ты была пьяна.
Она затягивается папироской, и София слышит, как трещит, сгорая табак. На дубовой столешнице рядом с кофейной чашкой и блюдцем лежит серебряный портсигар Евдокии Павловны и просто невыносимо сверкает на солнце. На крышке портсигара – державный василиск со змеиным хвостом свернутым колечком.
– Полагаю, Татьяне Измаиловне показалось, – отвечает София.
Она выпивает до дна стакан прохладной воды. Внезапно залитая солнечным светом гостиная принимается раскачиваться из стороны в сторону. Глубоко вздохнув, София ставит стакан на стол и цепляется рукой за край столешницы.
– Будь добра, Софи, подойди ко мне, – просит её сестра.
– Это еще зачем?
– А впрочем, не стоит, – Евдокия брезгливо морщит длинный нос. – От тебя так разит перегаром, что с порога можно почуять.
У Софии Павловны нет сил, вступать с сестрой в перепалку.
Она идет к кухонному лифту. На дверцах лифта четыре ручки, вокруг каждой нарисован поделенный на сектора циферблат. Расположив стрелки в нужных секторах, можно составить меню на любой вкус. Софии Павловне хочется чего-то сладкого и необременительного для желудка. Чтобы выбрать десерт она вертит третий тумблер, пока не останавливается на творожной запеканке. С помощью четвертого тумблера барышня выбирает напиток, сегодня это клюквенный морс.
София Павловна нажимает клавишу, внутри шкафа звенит колокольчик, и ее заказ отправляется на фабрику-кухню расположенную в подвале стоящего по соседству дома.
– А вот, что ты обронила на лестнице, – продолжает сестра и стучит ложечкой по стеклу.
София Павловна оглядывается и, наконец, замечает стоящую на столе давешнюю квадратную бутыль.
– Тебе не хуже моего известно, что самогон в Тартарии запрещен. А знаешь почему?
– Знаю, – хмуро отвечает София. – Потому что это яд.
Барышня стоит возле кухонного лифта – худенькая, стройная, в голубом ситцевом халатике. Её рассыпанные по плечам рыжие волосы горят на солнце.
– Я беспокоюсь за тебя, Софи, – говорит Евдокия Павловна и не спускает взгляда с младшей сестры. – Кончится тем, что тебя пьяную остановят на улице жандармы. Тебя выпорют плетьми у позорного столба! Нет, это неслыханно! Чтобы девица из рода Брошель-Вышеславцевых, одного из старейших родов Великой Тартарии, оказалась у позорного столба?! Наша покойная матушка не пережила бы такого позора… Скажите, Татьяна Измаиловна, ну разве я не права?