Сказ о серебряной горе
Шрифт:
Прикрыл Попов глаза.Уложат сейчас мертвых товарыщев в стылую землю, укроют шкурьем,засыплют,и будет выситься над ними крест из белых плавниковых лесин, пока не изгрызет его гнилью сырой и едкий туман с Пресного моря. И слезу по ним никто не уронит, потому как близкие души на Руси, далеко. Женки, что в Нижнеколымском острожке остались, не закричат. Тугие они на слезу, каменные.
Первым,по обычаю русскому, бросил атаман в яму горсть земли и стоял, хмуря черные брови, глядел, как, молча, пряча глаза друг от друга, сыплют землю остальные, как крест сколачивают деревянными клиньями. Знал, о чем думают ватажники,потому
Поглядел атаман на могильный холм миг-другой и пошел к берегу. Ему все нипочем.Он— государев человек,царевы дела справляет.Важные дела.Главнее, чем прииск новой землицы да сбор ясашный.
Ватажники все так же молча за Федором потянулись. Да и о чем говорить? С той поры, как лебеди на Стадухинскую протоку с теплых мест вернулись, вместе они по тундре мыкаются. Оттого слова истерлись, ровно пятаки. Одно ведают: быть здесь надо скопом,тогда живы останутся. Разойтись никак нельзя: по одному пропадешь, и песцы кости белые растащат по буграм.
У шатра из мелкого плавника костер набросали.Стали уху варить на гнилой туйдровой воде из тупорылых чиров, пойманных в ближнем озере.
Умостился на бревне атаман,в огонь смотрит. Тревожно ему, что кручину углядел у ватажников. Ну, как решат повернуть вспять? Загибнет тогда дело. Кликнул негромко:
— Дедко.
Шолох покряхтывая присел рядом.
— Звал, атаман?
Федор не вдруг ответил, будто в огненных языках костра неведомое другим усмотрел.
— Что делать будем, дедко?
Шолох поскреб бороду,заглянул в атаманьи глаза, сверяя его думы со своими, а когда не увидел страха в лице, сказал неохотно:
— Ты правильно велел не трогать людей.Для дела же Рырка-шаман нужен.Он один к серебру дорогу ведает.Аунка дело предложил: оленье стадо окарауливать до поры надобно.Шаман сам прядет. А коль нет, может, у других вести прознаем.
Видел Попов,прислушиваются ватажники к его разговору. Того ради и речь завел,чтоб искру заронить,чтоб не дать духом пасть. Пусть что угодно думают, лишь бы не кинули дело, не ушли от него на полпути обратно в острог. За гору серебряную живот положить был готов.
— Расскажи, дедко, еще раз, как все было,— сказал ласково.
Прищурился дед на солнце, кашлянул, словно песнь петь собрался.
— В семь тыщ сто сорок пятом году^1 от сотворения мира вернулся в Якутский острог Елисейка Буза с ватагой вольных людей из-за реки Яны. Соболя оди тогда упромыслили богато да новых людей там нашли— юкагири прозываются. И ласковы к Елисейке те новые людишки были.
[^11638 год.]
Видели казаки у юкагирей серебряные бусы, да браслеты, да подвески у ихних баб разные.Но не захотели те заповедное место сказать,где копают они серебро.Тогда Елисейка в аманаты шамана Билгея увел. Тот в оcтpoгe показал, что серебро они берут на полуношник от реки Собачьей^1, а где точно — не открылся.
[^1Индигирка.]
В скором времени Елисейкиными следами Постничка Иванов побежал.За Большой камень ушел он и тоже видал серебро у ламутов.Лаврушка Кайгородец с Ивашкой Ерастовым,государевым человеком,для прииску серебра тож ходили,
Сам я был в приказе, когда шаман говорил, сам его, слова слышал. Говорил Пороча, что висит-де серебро из того яру соплями и юкагири в сосульки стрелы пускают.
По указке воеводы для прииска серебра ходил я с малой ватагой в обсказанные места, да без пользы. Какая река за Ковымой— Нелога? По всему Анюю Малому прошел, а никто указать не мог.
На обратном пути пропали людишки.Я да Павлушка Бес в острог вернулись. Павлушка в скорости цингою помер.Почитай, тридцать годков с той поры прошло. Охочие люди не раз в походы хаживали, да ничего не нашли. Забросили это дело, особливо как Семейка Дежнев да Стадухин с Мотору реку Анадырь нашли, соболей да рыбий зуб^1 в государеву казну давать стали.
[^1Рыбий зуб— моржовый клык.]
Шолох замолчал, вздохнул.В медном котле с ухой жир плавал,рыба белые глаза удивленно выпучила на казаков. Дед достал из-за пазухи кису, бросил в уху щепоть крупной серой соли.
— Есть пора,— сказал он.— Что зря сказывать. Кабы Рырка-шаман с добром к нам пришел… Он ведает то серебро. Видали, сколь много у его баб узорочья разного?
— А ты сам-то в серебряную гору веришь?— блестя глазами, спросил скуластый большеротый Теря, самый молодой из ватаги, сын анюйщика^1 и ламутки.
[^1Анюйщик — русский поселенец с реки Анюя.]
— Я-то?— переспросил Шолох.— Кабы не верил, с вами не пошел бы.
— Что делать будем, люди вольные?Повернем ли назад без чести, без серебра и славы али дальше пойдем?
— Айда домой,— сказал Аунка.— Олешки есть, уйдем отсюда.
Другие молчали. Про уху все забыли. Знобко стало атаману. А ну как послушаются ламута? Но враз успокоился:нет,назад не повернут,потому что никто в остроге не ждет их. Лето проходит.Рыбалка кончилась.Линная птица по озерам да протокам на крыло встает. Каждого, кто вернется сейчас в Нижнеколымск, голодная зима ждет, а может, и смерть.
Колымские вольные людишки, как олени, и зимой и летом на подножном корму, даром что многие на государственной службе числятся. Что упромыслят, то и их.
— Замахнулись, так рубить, будем,— сказал Анкудин, сутулый худой мужик с длинными руками, из одних жил повитых.
Солнце светит ярко. Льды в Пресном море ветром к берегу прибило. Они белые и желтые— каждая льдина что медвежья шкура.
В тундре, у окоема, черная точка показалась. Федор над глазами ладонь вскинул.То возвращается один из ламутов. Проворно бежит по тундре, ставя ноги в облезлых оленьих торбасах меж кочек и брызгая ледяной болотной водой в стороны. А прибежал— дышит ровно, без сбою, только лоб и острые скулы бисером блестят.