Сказ о Владе-Вороне

Кузнецова Светлана Владимировна

— Ненормальные! Оба! — разозлилась Ки-цу-нэ.

— Рыжая, ты чего хотела-то? — поинтересовался Влад.

— Тебя! Тебя хотела.

Он фыркнул, поморщившись.

— Не меня, а папоротник-цвет, который пришлось найти отчасти и по твоей милости.

— А пусть и так, — ответила Ки-цу-нэ. — Ты даже не представляешь, какую силу приобрел. Любые запоры теперь перед тобой откроются, преграды — не преграды, стены — не стены. Все неважно, если ты

действительно пройти хочешь. Да если бы ты только согласился, вошли бы мы с тобой в императорские покои рука об руку и принялись править Востоком!

— Если б я желал, то осел бы князем, — напомнил Влад. — Но предпочел свободу.

— Что с того княжества? — поморщилась Ки-цу-нэ. — Три кола да два двора. Я же говорю тебе о самой Империи! Луни многочисленные лишь нам служили бы. Люди ниц падали бы, а…

— Довольно, — прервал ее Влад, — что-что, а это никогда меня не прельщало. Не интересно мне править, бесцельно жизнь влачить.

— Да ты… — всплеснула она руками.

— Уходи, Ки-цу-нэ, — посоветовал он. — Сам я отчего-то не хочу тебе вреда, но вот спутники мои, тобой обманутые, иначе посмотрят и бегства твоего в час испытания точно не простят.

— Это еще почему? — удивилась она, по всей видимости искренне. — Зачем мне было оставаться? Я ж вам никто, как и вы мне, — попутчики, не больше. Выгоды в том, чтобы с вами против костяника выступать, никакой; вот теперь — дело другое. Теперь я вас провести могу, а вы за это…

— У нас на Руси говорят: «Сам погибай, а товарища выручай», — сказал Влад.

— Обойдемся, рыжая, без твоей помощи, — прорычал подкравшийся к ним Волк. Поднялся он во весь свой немалый рост, шерсть распушил, словно кот, отчего вдвое больше показался, и оскалился, недобрым взглядом лису прожигая.

— Вон!.. — прошипело дымное облако, вмиг разъяренным Баюном обернувшись.

Взвизгнула Ки-цу-нэ и кинулась в чащу, лишь коса сверкнула язычком пламени. Волк и кот за ней рванули, а Влад и хотел поначалу их остановить, но лишь рукой махнул: в своем праве они были, да и сам он мог бы принять участие в преследовании, но не пожелал. Как и Змей Горыныч, развалившийся на поляне возле костра и храпевший во все три луженые глотки.

…Скрываться дальше они и не думали: и так навели шороха по всему лесу. Летели над морем лесным, и никто им препоны не чинил. Всего раз попытались напасть на них огненные змеи-птицы, да стоило Змею Горынычу лишь дыхнуть в их сторону, поднялись ввысь и исчезли.

Бесчисленные рати луней, воздушных змеев и невесть еще какой дряни — даже лягухи жирные синие и какие-то многоножки просматривались — сгрудились на небольшой полоске земли меж берегом лесного моря и границей земель восточных. Стояли и смотрели.

Опустился Змей Горыныч, Волка и Баюна из лап выпустил. Влад рядом с ним на землю спрыгнул, еще в воздухе человеческий вид приняв. После бегства Ки-цу-нэ заснуть он так и не смог, но не ощущал сейчас сонливости. Наоборот, по телу вместо крови несся огонь, сердце заходилось в груди предвкушением, но отнюдь не скорой схватки, а чего-то пока не распознанного.

— Ну

и что делать станем? — поинтересовался Волк.

— Чай, всех луней согнали, — усмехнулся Баюн. — Мне, конечно, лестно такое уважение, но и шкурка дорога.

— Цыц! — прикрикнул на них Змей Горыныч. — Один на один сражаться будем.

— Ага… как же, — проворчал Баюн. — Вызвать поединщика рассчитываешь? Я тебя огорчу: такое разве лишь с западными драконами, у которых мозгов с орех, а хитрость вся в рыцарских былинах затерялась, да с печенегами срабатывает. У этих ментальность не та: все скопом на одного набрасываются и зазорным подобное не считают.

— Ментальность… — передразнила правая голова Змея Горыныча. — Вы гляньте, какие слова наш рассказчик знает.

— У Сварога подцепил, больно он до щец Яги Ягишны охочий, вот и спускается из Прави иногда, — заметил Баюн.

Влад отер лоб. Вроде и утро прохладой дышало, и ветерок резвился, а пот катился с него градом.

— Что? Нехорошо тебе? — поинтересовалась левая голова Змея Горыныча.

— Не так уж… — вздохнул Влад, — только чувствую, словно в груди сверкает осколок ясного солнышка, и жар от него почти невыносимый.

— То папоротник-цвет с тобой говорит, да ты не разумеешь, — молвила срединная голова Змея Горыныча. — Когда началось?

— Еще ночью.

— Значит, сказала-таки плутовка рыжая кое-что важное, — сказал Волк. — Не могла не сказать, раз ты условие ее выполнил.

— Только я не понял… — проронил Влад.

— Значит, сиди и вспоминай, — распорядился Змей Горыныч и, поразмыслив, добавил: — В битву не лезь.

— Да разве ж можно мне вас одних оставлять с врагами сражаться?.. — возмутился Влад. — Я в сторонке стоять не буду!

— Не просто так ты здесь обливаешься потом. Почитай, ты нас всех спасти можешь, но никак не дотумкаешь как, — сказал Баюн. — Потому сиди и думай!

Влад тяжело вздохнул и решил не спорить. Выбрал он одинокий валун, сел на него и принялся вспоминать ночной разговор. Змей Горыныч тем временем все же отыскал себе поединщика. Вышел против него золотой лунь с глазами навыкате и с синей гривой. Длинное извивающееся тело держали короткие кривоватые лапки. Баюн аж фыркнул, да только слабым лунь совсем не выглядел: рот от зубов не закрывался. Взлетели они, биться начали. То Змей Горыныч верх возьмет, то лунь. Голова аж кружиться начала от того, как они по небу носились.

— Ты не за ними следи, а думай, — посоветовал Волк, а Баюн, приняв дымчатое кошачье обличье, под руку подвернулся и замурлыкал:

— Ты расскажи, что именно говорила плутовка, авось и поймешь.

— Да много о чем, — прошептал Влад. — Сказывала, будто сумеем мы с ней рука об руку войти в императорские покои и править.

— Вот ведь… — прорычал Волк и грязно выругался, — все же сколько стран ни исходи, а бабы везде одинаковы.