Сказ о жарком лете в городе Мороче, и чем всё кончилось
Шрифт:
– Вот, вы и обсуждайте, даю вам катр-бланш!
– Никуда не убежит от тебя театр! Можешь в другой день сходить.
– Так сегодня же премьера! К тому же мы уже билеты взяли.
– Ой, ну и молодежь пошла! Одни развлечения в голове!
Голосовые интонации матери не прятали наигранной досады и мнимой усталости от упрямого нежелания дочери думать о своём будущем. Лена давно усвоила уловки, позволяющие ей держаться подальше от низменных и никчемных паутиноплетений увядающих, но не теряющих веру в необходимость моделирования чужих жизней по лекалам собственных убеждений баб. Она понимала,
Лена торопилась покинуть компанию теток и не стала долго задумываться над туалетом. Она натянула дежурное клетчатое платье с золотыми пуговицами, купленное в элитном секонд-хенде, освежила макияж. Разнонаправлено волнящиеся темные волосы туго стянула на затылке. Заглянула на кухню только чтобы попрощаться, но не тут-то было.
– Ну, ты хоть покажись, как ты в театр собралась?
– Ой, ну, без Грыця и вода не освятится!
– Ну, красавица! ну, красааавица! Жаль, что только жених тебя твой не видит, – одобряла мама.
– Леночка, – встряла в разговор Кристина Вячеславовна, – кстати, о женихе, я Ёсичу дала задание. Он на днях сфотографируется с Алёшой, мол, на память, для себя. Ну, как только фотографию проявит, так я тебе её сразу и передам. Чтоб ты хоть знала, как он выглядит! А то охотимся, и сами не знаем на кого! Вдруг по улице мимо пройдешь и не узнаешь даже.
– Хорошо, спасибо. Ну, я пойду. Пока, – девушка помахала им на прощание и удалилась.
Доехав до театра, она стала прогуливаться перед входом в ожидании бывшей одноклассницы Алины, известной так же под прозванием “вроде-не-уродина”. Сей нелестный ярлык изобрела она сама. Подтверждением тому служило картавое произношение обоих “р” в прозвище. Однажды, жалуясь подруге, имя которой легенда не уточняет, на недостаток внимания со стороны противоположного пола к её особе, Алина недоумевала о причинах подобного положения дел:
– Вроде не уродина…
Действительно, Алину нельзя было назвать уродиной. Нос с горбинкой, пористая кожа, чернеющий пушок над верхней губой не делали её красавицей, но элементарные меры ухода за лицом и простой макияж запросто поправили бы дело. При профессиональном подходе из неё можно было бы запросто сделать стильную и интересную девушку. Проблема заключалась в том, что она почти не следила за собой, и многие подозревали, что даже такой общераспространённый предмет подмышечной гигиены, как дезодорант-антиперспирант, не занял достойного места на её ванной полке.
Лена, пренебрегая предрассудками о наружности, разделяла с Алиной любовь к театру, так как больше не с кем было.
Уже прозвенел первый звонок, почти все зрители прошли в зал. На крыльце театра осталась только молоденькая учительница, её подруги всё ёще не было видно. Со стороны главпочтамта к театральной площади подкатила машина, и из неё выскочил молодой человек.
– Девушка, – обратился он к Лене, – вы не меня ждете?
– Нет, не вас, – надменно и нервно ответила Лена.
– Жаль, – Лёша почесал у себя за затылком, – а где здесь у них касса, или что-то в этом роде.
– Касса при входе направо, только билеты все уже давно проданы.
– А у вас лишнего билетика не найдется?
– Нет, к сожалению не найдется.
– Тогда, может быть, вы со мной пройдете в кассу, попытаем счастья вместе, – подмигнул ей Лёша.
– Да вот, бежит моё счастье, – кивнула Лена в сторону палёного Ильича. Оттуда на полусогнутых, непривычных к каблукам, ногах, подмахивая пластиковым пакетом, словно флагом, с усталым улыбко-подобным оскалом, неслась Алина.
– Везёт же вам, – ехидно улыбнулся парень и скрылся за дверью. Оставшись на крыльце, Лена слышала, как он прошел по пустому вестибюлю, остановился у кассы и сказал:
– Добрый вечер, простите, я предполагаю, что мой друг Санин должен был оставить мне что-то вроде билета или пропуска, или что тут у вас полагается в таких случаях.
– Полагается приходить во время, прежде всего, – ответила женщина со свойственным некоторым театральным кассиршам высокомерием. По случаю премьеры она была причесана в стиле Екатерины Второй и надушена духами “Терпкий остров”.
– Вы не поверите, но я только сегодня из Лондона, специально к премьере приехал, торопился, как мог, но все же… извините!
Кассирша, конечно, не поверила, а подслушивающая Лена замерла. Её глаза стали медленно расширяться. Тут наконец подошла запыхавшаяся Алина. Ступеньки дались ей особенно тяжело, и она на момент прислонилась к колонне. Лена стала делать ей знаки, чтоб она затаилась, и продолжала напряженно подслушивать голоса, доносящиеся из фойе театра.
– Фамилия, – спросила у Леши неподкупная кассирша.
– Трубный, – ответил Леша.
Лена побледнела.
– Документ есть?
Прозвенел второй звонок. Алина рванулась к входу, Лена её задержала, скорчив умоляющую мину.
– Женщина, может быть вам еще и справку о несудимости предоставить, – взмолился сын директора, – вы что боитесь, что я бомбу в театр пронесу?
– Идём! – шипела Алина Лене.
– Бомбу, – усмехнулась кассирша, а затем строгим голосом вынесла приговор: – Пройдите к лестнице, спросите Настасью Филипповну, скажите, чтобы она провела вас в режиссёрскую ложу.
– Ну, наконец-то, – произнесла наигранно громко и раздраженно Лена, потом взяла подругу за руку и поспешила вовнутрь.
Войдя в театр, она увидела Лёшу, говорящего в фойе с одной из контролёрш. Когда они с Алиной подбежали к контролю билетов, он уже поднимался вверх по лестнице.
Не смотря в его сторону, девушки повернули в партер. Дверь за ними закрылась, прозвучал третий звонок. Извиняясь перед сидящими, они прошли на свои места. Скоро в ближайшей к сцене ложе открылась дверь и Лена проследила за молодым человеком, чей профиль на мгновение проявился в освещённом дверном проеме.