Сказание о ночном цветке
Шрифт:
— Ничего не понятно, что это вообще за язык такой?! — Май внимательно смотрел на слова, о смысле которых он мог лишь предполагать. Но он заметил, что среди этих слов скрыто одно такое, которое он однажды уже слышал. — Jafir… это же… — прочитал огненный парень вслух, но его прервал скрип шкафа, который стал медленно отодвигаться со своего места. Он увидел лестницу, ведущую вниз.
В коридоре, скрытым за потайной комнатой, слабо горел свет, но юноша так и не мог понять, откуда, ведь он совершенно не мог найти глазами источник света. Пройдя несколько метров каменной лестницы, Май стал замечать издалека, что она ведет в комнату со слегка прикрытой огромной дубовой дверью. Открыв дверь, ему в глаза бросились множественные исчерченные карты, письма,
Моя дорогая Раечка, боже мой, пишу тебе так скоро, как только смогла прийти в себя после всего того кошмара, что обрушился на нашу бедную деревеньку…
Знаешь, я вот тебе что хочу сказать… Демоны приходят к нам не из преисподней — они спускаются с небес.
До сих пор не сплю, даже моргать боюсь, представляешь! Как глаза закрою — так снова вижу горящие дома, женщин и детей, горящие поля пшеницы и горящих на них хлебопашцев… Не могу, родная, не могу я жить дальше, зная, что больше никого нет! Одна я осталась, совсем одна… Сердце просто кровью обливается от всего этого, но лучше ты узнаешь всё от меня, чем от слухов и небылиц.
Шла я с ведрами воды от колодца, но вижу, идет паренек не местный такой, и самое главное, что он был красноволосый! Да-да, именно красноволосый, будто только его окунули в бочонок с кровью или обмазали глиной. Идет такой одинокий по нашему селу, только себе под ноги и смотрит. Дай думаю, хоть на кашу позову, может голодный, может с пути сбился, обогрею да подскажу дорогу хоть. Ну, подхожу я такая, говорю:
— Заблудился ли? Давай хоть помогу тебе, чем смогу, милок, да только лучше дома, в тепле, накормлю тебя кашей из печи, а? Пойдем, не бойся меня! — говорю ему, а он даже взгляда не поднял! Ну ничего, думаю, наверное не понимает меня, красноволосый все-таки, значит вообще из далека. А он потом как прошепчет, да так тихо, так злобно… Честное слово, у меня уже тогда мурашки пошли, но если б знала, чем всё обернется…
«Спасибо за заботу, но тебе лучше не обо мне беспокоиться, лучше воду побереги, она пригодится… Намечается жаркий день»… И тут словно вокруг всё превратилось в печь… Люди кричали, потому что одежда горела, а потом и кожа… Дети, господи, как же мне больно вспоминать это всё… А я стою такая одна, среди этого ужаса и не понимаю, почему же со мной ничего не случилось то! Знаешь… Себя я виню в их смерти, только себя… И лучше я искуплю вину, так что, дорогая Раечка, прощай… Помни, что Они спускаются с небес…»
Май с ужасом на глазах смотрел на собственный черный портрет, объятый теперь пламенем. Рыжеволосого трясло настолько сильно, и при каждом шаге переставал чувствовать землю под ногами всё меньше и меньше. Ноги предательски ломались под натиском всплывающих воспоминаний о том моменте, который описывала несчастная отправительница. И кем же она была? Он ведь даже не знал её имени… И он прекрасно помнил, что сохранил ей жизнь лишь для того, чтобы она получила урок… Потому что гораздо больнее остаться в живых, видя, как все умирают.
Огненный юноша почувствовал, как ноги не могут держать его от этих ужасных обрывков памяти, поэтому он хотел опереться обо что-нибудь. Вблизи находился деревянный стол, на котором были разбросаны книги с выделенными в них словами. Над столом висела огромная карта «Офельвении» с выделенными пометками. А так же, на столе лежали прозрачные камни, похожие на застывшие капли дождя. К каждому из камней был прикреплен ярлычок с одной буквой и номером записи. Рядом со столом
Девочка, попавшая стрелой в дерево, стала радоваться этому и кричать:
— Папа-папа, ты видел это? Я попала, я сделала это! — Девочка побежала от леса в сторону дома, где прыгнула на руки неизвестному юноше человеку.
— Конечно видел, моя жемчужинка, ты молодец! — Май старался присмотреться к лицу отца Амалии, но тут картинка изменилась. Перед огненным парнем предстал образ Обсидиана во весь рост, гораздо моложе, чем сейчас. Он словно стоял сейчас в этой же комнате, но был лишь иллюзией светоприломления.
— Итак, я провел некоторые исследования по поводу народа, который именовал раньше себя Тейтарийцами. Когда-то давно Эфир выбрал их для своего «сохранения», правда непонятно, почему. Как известно, ледяные племена не отличались ни добротой, ни любовью, в отличии от других рас. Их интересовала лишь логика, чистота крови, полное совершенство всего вокруг, подобно кристаллу.
После силы эфира народ стал буйный, постоянно нападал, истребляя и терроризируя другие народы, также являлся постоянными монархами Вселенной и… Не знаю, что можно сказать хорошего о том, что я узнал… — голограмма стала ходить по комнате, смотря себе под ноги. — Наверное, единственное, что хорошо — это их внезапное исчезновение на 99,9 процентов. Некоторые объекты являются до сих пор живыми, примером данным существам может послужить предоставленная девочка. Казалось бы, что в ней такого опасного? И что такого необычного во всей этой ситуации? Это то, что её воспитывает тот, чьей целью изначально было защищать королеву народа Эфира и который потом же их предал и… уничтожил. Всех кроме неё… В ней точно что-то не так, поэтому для начала я должен узнать, что именно, ну а после доделать то, чего не сделал он — иначе кто знает, что случится с этим семенем — прорастет оно и возгорится пламенем, или же сожжет всё и всех рядом с собой. Третьего Тейтарийской крови не дано. Таково моё предназначение, которое предсказали ещё древние Старейшины. Исполнить пророчество…
Голограмма исчезла и свет погас. Май вспомнил о девушке, и о том, как он ушел. Как он оставил её с тем, кто желает ей смерти…
— Подожди… — Она старалась сдерживать слёзы, — ты ведь не можешь так просто взять и уйти.
— А зачем мне оставаться? Ради чего? — Май смотрел на девушку с глазами, полными ненависти и непонимания, — Ради лжи? Или ради того, чтобы идти и спасать жалкую жизнь этого подонка?! А может, ради какой-то, что маловероятно, счастливой жизни с тобой, которая даже не является настоящей, ведь ты как и он, лгала мне всё это время! Ты знала кто я и молчала! Так скажи мне, ради чего?!
Амалия больше не могла сдерживать слезы. Поэтому она отвернулась от юноши, вытирая их. А потом она тихо сказала:
— Да, ты прав. Тебе незачем оставаться здесь. — Она чувствовала, как в груди только что образовалась дыра и ком в горле, мешающие дышать. Но потом Амалия всё же повернулась обратно и с красными глазами, полными слез, и дрожащей на губах улыбкой, прошептала, — Надеюсь, ты найдёшь то, что искал. Знаешь, может ты действительно монстр, которым себя считаешь? Прощай, Бонфаер.