Сказание о пустыне
Шрифт:
Вздыхает Карим, знает, что права жена, но все равно не может забыть прошедший вечер. Однако правителю на самом деле нужно остепениться. Соседние шейхи не станут воспринимать всерьез мальчишку. И снова вспоминается, как он сам не торопился со свадьбой. Но аттабей — всего лишь хранитель, к тому же он делом доказал, что уже не мальчик, но мужчина, с которым нужно считаться.
— У шейха Набира есть несколько незамужних дочерей, одна из них может стать достойной супругой Малику. К тому же брак с ней укрепит связи между городами, —
— Вот и предложи ему подыскать невесту, — прижимается к груди Адара, — мысли о собственной свадьбе отвлекут его от взглядов на чужих жен.
И снова смеется, а Пустынный лев смыкает объятия и увлекает ее на ковер. Ночь продолжается…
…Идет время. Отшумела буря в пустыне. Состоялся праздник по поводу возвращения правителя Аль-Хруса. Отбыл аттабей в Набир, чтобы просватать за молодого Малика ибн Иса Аль-Ахраб одну из двух младших дочерей шейха. А по возвращении узнал, что жена вновь ждет ребенка…
…— Слишком рано, Зейнаб еще мала, а ты не оправилась. Из-за этого мальчишки я совсем потерял голову…
Хмурится Пустынный Лев. Переживает. Знает, что поспешил, но сделанного уже не воротишь. Перебирает его волосы жена, успокаивает.
— Я родила тебе четверых детей, справлюсь и с еще одним. Все будет хорошо. Лучше расскажи, что творится в Набире. Тебя так долго не было…
— Шейх не хотел отдавать дочерей за Малика, пришлось уговаривать. Даже Латиф не смог на него повлиять.
Почтенный старец, принимавший у себя наследника несколько лет, являлся старым другом правителя Набира. Говорили, что он всегда может найти слова, способные убедить господина. Но не в этот раз…
— Разве он не должен радоваться? Дочь получит хорошего мужа.
Вздыхает Карим, прикрывает глаза. Усталость после дороги оказалась больше, чем раньше. Время властно и над ним. Уже не так молод Пустынный Лев, не так быстр и силен, как хотелось бы.
— Шейх намекнул, что другие правители не слишком рады возвращению Малика. Он слишком долго был далеко от Аль-Хруса, никому незнаком, к тому же… Соглядатаи наблюдали за ним у Латифа и доносили шейху…
— И он остался недоволен тем, что узнал.
— Недоволен, но он чтит волю Небес и кровь первых владык пустыни. Со временем соседи привыкнут, но каждый шаг Малика должен быть взвешен и мудр, а он слишком порывист.
— Ты сомневаешься в нем?
— Я не могу в нем сомневаться, мой цветок. Мой долг — хранить его и город. Но раньше исполнять его было проще…
Слушает жена, кивает. Из незаметной тени она давно превратилась в полноправную хозяйку, стала опорой для мужа. Научилась слышать несказанное и делать верные выводы. От того и вздыхает, хмурится, печалится…
…Время — странная вещь. Вот оно бежит, быстро-быстро мелькают дни, превращаясь в недели, месяцы и года, и вдруг замирает. Тянется
Очередная беременность оказалась не такой как другие. Неожиданно оказалось тяжело ходить. Стоять. Лежать. Еда не задерживалась в теле. Дурнота не проходила ни ночью, ни днем. И каждый день походил на пытку. А повитуха все чаще хмурилась и качала головой.
— Плохой ребенок, плохой… Не кончится это добром.
Она причитала сквозь зубы и махала руками, пытаясь отогнать зло. Но я знала, что все бесполезно. С другими детьми все было иначе. И даже когда я носила двойню, все проходило легче, а теперь…
Мать, которая в доме Карима оттаяла и отогрелась, стала похожа не на тень, но на женщину, пусть и немолодую и прожившую далеко не самую простую жизнь, вдруг снова замирает. Глаза ее, темные, что кофейная гуща, смотрят со страхом. С жалостью. Болью. Она знает, она уже знает, что будет. И я гоню ее прочь вместе с повитухой. Мне не нужны похороны при жизни.
Я хочу жить. Сейчас больше чем когда-либо. Я счастлива со своим мужем. С детьми, которые растут не по дням, а по часам. В этом доме, который все же стал моим. И вспоминаются слова ушедшей Зейнаб аль-Назир. Наверное, сейчас я ее понимаю. Что лучше: умереть, отдав свою жизнь другому, или прожить столько, сколько возможно, но отказаться от возможности подарить жизнь? Теперь я вижу этот выбор иначе.
Но когда ребенок толкается внутри, меня снова затапливает чувство необычайной нежности. Любви у нему. Я не желаю ему смерти. И не желаю мучиться сама. Поэтому я говорю в надежде, что меня поймут.
— Знаешь, мы с тобой сейчас связаны. Если плохо мне, то плохо и тебе. А если мне хорошо, то должно быть хорошо и тебе. Нам еще довольно долго быть вместе, так давай постараемся выжить. Вместе. Ты и я.
Я глажу необычайно маленький живот для такого срока и рассказываю еще не рождённому младенцу все, что происходит вокруг. Мне кажется, он все понимает. Успокаивается.
Ближе к концу срока разбухают ноги и руки. Пальцы становятся толстыми и неповоротливыми. Хотя сама я сильно исхудала. От украшений приходится отказаться. Кольца не налезают, а звон браслетов вызывает раздражение, серьги кажутся тяжелыми и тянут уши. Я знаю, что выгляжу ужасно.
Аттабей занят с шейхом. Он постоянно учит его, а тот по молодости не желает слушать добрых советов. Карим приходит хмурым. Его мучают тревоги о будущем всего города, а я не могу поддержать моего льва даже словом, так как сама не знаю, увижу ли свадьбу правителя. И долгими ночами мы лежим рядом без сна и ждем рассвета, чтобы пережить новый день с его невзгодами…
…Срок приходит неожиданно. Раньше, чем нужно, и я велю отправить за повитухой, но сама хватаю за руку Надиру и не отпускаю от себя. На крики и шум приходит мать. Она выгоняет из комнаты лишних служанок и закрывает дверь.