Сказание о пустыне
Шрифт:
Я вытерла слезы и глубоко вздохнула, заставляя дыхание выровняться. Мухаммад всегда говорил, что первый шаг к спокойствию — контроль над своим дыханием. Он учил меня. Шесть долгих лет. Он рассказывал о растениях. О маслах. О ядах и противоядиях. Я знаю достаточно, чтобы пережить бурю. Я смогу…
Когда Надира вернулась с другими служанками, я уже знала, что нужно делать…
…Опускается солнце на западе. Вступает в свои права ночь. Темнеет небо. Высыпают на него звезды. И выплывает красавица-луна. Она заглядывает в окна домов
…— Ты говорил, что мне отмерено лишь четыре десятка лет, а вчера мне исполнилось сорок один.
Играет в шахматы аттабей со своим гостем. Улыбается почтенный звездочет.
— Что такое пара лет перед лицом вечности? Мое предсказание говорит лишь о том, что до пятого десятка ты уже не доживешь. А сорок тебе будет или сорок девять, когда настанет твой час — не так уж и важно…
Хмурится аттабей. Понимает старика, но принять его слова не желает.
— Разве не мог ты ошибиться?
— За столько лет, что я провел в твоем доме, видел ли ты хоть раз, чтобы я ошибался?
И снова нечего сказать Пустынному Льву. Он делает ход и теряет ферзя.
— Знает ли твоя жена о моем предсказании?
— Нет. Знала моя мать, но она никому не говорила. Никто не знает кроме меня и… Шарифа.
— Вот, значит, почему тебя оставили в покое…
Удивляется аттабей, поднимает взгляд на гостя.
— Покушений нет. Ни на тебя, ни на шейха… Мир и благоденствие царят в Аль-Хрусе.
— Налоги поднимаются, люди беднеют, а Малик не желает слушать разумные советы, — возражает Карим, не в состоянии молчать.
— Он ждет, что ты сгинешь, выполняя одно из его поручений. Поэтому и отправляет тебя так часто странствовать по пустыне.
— И я бы давно сгинул, если бы не твой слуга…
Ходить по пустыне с помощником звездочета оказалось безопаснее и быстрее.
— Поэтому и терпение шейха может закончиться. Будь осторожен, аттабей, ибо я редко ошибаюсь…
Сейчас аль-Назир согласился бы со стариком, если бы мог. Прославленный мудрец пустыни действительно не ошибся. Пусть его предсказание и настигло аттабея на сорок третьем году жизни…
…Длина ночь пустыни. И тянется она бесконечно. Особенно когда ждешь рассвета. Когда слушаешь прерывистое дыхание и молишься, чтобы оно не оборвалось. Когда каждая пауза между выдохом и новым вдохом кажется последней.
Я держу руку мужа и смотрю в окно. На темное небо, усыпанное звездами. Я прошу Небеса о милости. Чтобы они сохранили жизнь моему Льву. Чтобы не забирали его у меня. Я сделала все, что было в моих силах. Зашила и обработала рану. Определила яд по признакам заражения. Нашла противоядие. Правильно рассчитала дозу. Теперь оставалось лишь ждать…
Мухаммад говорил, что люди часто умирают
Я жду… Жду этого часа и молюсь, чтобы мне хватило сил заметить нужные признаки и помочь мужу. Я ложусь рядом с ним и кладу голову ему на грудь, чтобы слышать биение сердца. Смотрю в окно, чтобы видеть звезды и цвет неба. Я смогу. Должна суметь. И тогда, когда звезды снова сведут нас вместе, я расскажу звездочету, что смогла пережить бурю.
— Великое Небо, если он выживет, я уйду в пустыню. Я отдам свою жизнь, чтобы он мог жить. Только не забирай его. Прошу.
На губах остается соленый привкус. И небо расплывается перед глазами. Но я все еще слышу стук сердца. Частый и сильный. Мой Лев борется. Главное, чтобы ему хватило сил. Чтобы он выдержал эту борьбу…
…Рассвет все-таки наступает. Сначала небо кажется черным. Но затем начинает светлеть. Медленно, едва заметно. Оно становится фиолетовым, затем синим. А на востоке окрашивается розовым и желтым. Начинается новый день, и аттабей все еще дышит.
Я глажу его лоб. Жар спадает. А стук сердца становится медленнее и ровнее. Кризис пройден. И тяжелое забытье сменяется здоровым, крепким сном. Ровное дыхание звучит как музыка.
Слезы снова катятся по щекам. Я так и не научилась быть сильной. Надира заглядывает в комнату и испуганно замирает, глядя на меня.
— Господин…
— Он жив, — вытираю лицо рукавом абайи и повторяю громче: — Он жив. Лихорадка прошла. Все будет хорошо.
Служанка громко выдыхает и убегает раньше, чем я успеваю ее остановить. Звонкий голос летит по дому, разрушая напряженную тишину ночи:
— Господин жив! Госпожа исцелила господина!
Качаю головой. Исцелила… Руки до сих пор трясутся от страха, а внутри будто дрожит натянутая струна. Но все же… Карим жив. И обещания нужно выполнять…
…Дом наполняется звуками. На кухне готовят еду. Воины взбудоражено обсуждают события прошедшего дня. Служанки сплетничают и наверняка придумают всяких небылиц, чтобы затем пересказать подругам на базаре. Али Лафид заглядывает в спальню аттабея, когда я закрываю шкатулку со снадобьями. Ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что господин идет на поправку.
— Вы спасли его.
— Я сделала то, что могла.
— Лучший лекарь Аль-Хруса отказался, а вы смогли.
Старый воин смотрит на меня серьезно и со странным выражением в глазах.
— Я не целитель, — качаю головой. — Всего лишь умею слушать, а почтенный аль-Таарам любил рассказывать…
— В городе скажут иначе. Скоро по всей пустыне разнесется слава.
— Люди не поверят… Женщина не может лечить.
Я хочу выйти и вернуться на женскую половину, но Али преграждает дорогу. А я больше не боюсь смотреть мужчинам в глаза. Тем более что старый слуга всегда оставался верен не только Кариму, но и мне. Что и доказал вчера.