Сказание о пустыне
Шрифт:
И злится, кусает губы гордая Зара — любимая дочь владыки Аль-Алина, шлет сообщение отцу с доверенным слугой, просит поддержки в нелегкий час. И письмо ее ложится перед Каримом, как и послание более сдержанной Латифы к возлюбленному брату с выражением беспокойства о судьбе совсем еще юного сына.
Читает аттабей, хмурится, откладывает листки.
— Этого еще не хватало… — бродит Пустынный Лев по покоям, которые никогда не любил и не считал своими. Но вот пришло время примерить, обжить, ведь дом разграблен и восстановлен будет еще не скоро.
— Жалуются? — верный Сулейман, лично возложивший
— Просят. Боятся. Требуют… Латифа вновь в тягости, повивальная бабка пророчит ей сына, если он родится, для города будет лучше, но… Зара смогла родить лишь дочь, и, сколько бы Малик не посещал ее в последние месяцы, так и не зачала. Она злится, и нрав ее отнюдь не кроток. И что с ними делать?
Вздыхает начальник охраны. Воину понятнее, как навести порядок в разоренном городе, как приструнить людей и обеспечить исполнение приговоров местных судей и указаний аттабея…
— Отослать младшую к отцу? Девочка уже подросла, от матери не зависит, а в гареме спокойнее станет.
Качает головой Пустынный Лев, хмурится.
— Нельзя. Поддержка Аль-Алина нужна, особенно, если получится доказать, что беспорядок возник не сам собой, а был организован кем-то со стороны. И этот неизвестный пользуется покровительством шейха.
Пока им удалось выяснить, что в дома бедняков начали стучаться люди, называющие себя сборщиками налогов. Они говорили, что шейх ввел новые, показывали некие бумаги, вроде бы даже с печатями, а при отказе платить, начинали выволакивать людей из домов и бить. Глядя на это, горожане и взбунтовались. Кто-то пустил слух, что налоги одобрены аттабеем и еще несколькими высоко поставленными лицами, а дальше бунт было уже не остановить…
— Запереть?
Вздыхает аттабей, неспокойно у него на сердце. Знает он, что сын пустыни увел его семью из Аль-Хруса, но не спится ночами. Видится ему пустыня, отряд, что мчится по барханам, тела, что остаются на песке каждое утро. И муторно после таких снов, хочется сорваться с места и бежать, хватать коня и мчатся, лететь по песку туда, куда стремится сердце. Но знает хранитель Сердца Пустыни, что опоздает. Поздно, слишком поздно…
— Пригласи муллу. Скажи, что жены правителя глубоко скорбят о покойном муже и ищут утешения. И избавления. Пусть он побеседует с ними. Напомнит о старых обычаях, когда гарем правителя отправлялся следом за ним. Мои послания в Набир и Аль-Алин уже отправлены, со дня на день шейхи их получат. И дадут Небеса, воспримут их правильно. А там, посмотрим…
…Жестока пустыня, и порой демонстрирует нрав свой, отнюдь не кроткий. И, столкнувшись с ним, отступают опытные путешественники, понимают, что путь их в этот раз будет нелегок, неспокоен и долог. И те, кто дойдут до конца, возблагодарят и Небо, и Пески одинаково искренне…
…Впервые за свои годы Саид не знал, что делать. Он сотни раз ходил по пустыне, мог легко найти направление, знал, как переждать бурю, как выйти на караванную тропу, где отыскать оазис или тайник, спрятанный
Четвертый день маленький караван брел по пескам. И никто не встретился на его пути. Ни звери, ни люди. Еще никогда пески не казались такими мертвыми. Безжизненными. Будто что-то нарушилось в привычной гармонии барханов, и привычные пути вдруг оказались закрыты. А запасы тем временем подходили к концу.
Саид прикрыл глаза ладонью, впервые не в состоянии выдержать блеск солнца. Горизонт оставался чистым, в какую сторону ни посмотри. Пусто. Одиноко. И… страшно. Чувство оказалось столь непривычным, что сын песков не сразу смог узнать его. Даже не страх. А некий древний, впитанный еще с молоком матери, ужас перед неизвестностью.
Они могли бы повернуть к Набиру, запастись там провизией, узнать сплетни и новости, а уже оттуда направиться к стоянке. Или же наоборот, остаться в городе и подождать появления кого-то из кочевников с товаром. Но дорога к городу словно потерялась. Раньше, легко сориентировавшись по солнцу, Саид уверенно направился бы в нужную сторону. Но теперь…
Пустыня шутила. Играла с ними. Она сговорилась с солнцем и Небом и не собиралась отпускать путешественников. Среди кочевников ходили истории о тех, кто заблудился в часе пути от города или стоянки. Люди просто ходили кругами и не могли выбраться. Не видели дороги. И умирали, замороченные, с широко распахнутыми глазами, которые и после смерти не закрывались. И глядели с безграничным удивлением и ужасом.
Сейчас детские сказки перестали казаться вымыслом.
— За что же ты так с нами? — спрашивал он пустыню. — Они ведь всего лишь дети. Здоровые, сильные, они многое выдержали. Разве не достойны они жизни?
В ответ доносился лишь шелест песка, похожий на смех. И тишина, а на следующий день снова продолжалась дорога, которая петляла и вела их совсем не туда, куда хотелось бы…
…— Она — ведьма! Пустынная ведьма! Из тех, которые насылают болезни и управляют этими мерзкими тварями!
Самый юный из отряда кричал, размахивая руками и указывая на меня. Сегодня пятый день пути. И четвертое утро, когда очередной человек из отряда не проснулся. И, если первые две смерти не вызвали большого удивления, то четвертая подряд заставила грабителей задуматься. Они стояли полукругом за спиной кричащего и хмуро косились на меня, а затем на главного. Абдулу.
Тот дождался, пока кричавший выдохнется, и заговорил. Медленно и веско, обводя остальных тяжелым взглядом.
— Она — не ведьма. Всего лишь дочь торговца тканями и жена бывшего аттабея. Говорят, что она умеет лечить, а еще говорят, что в Набире женщина родила ягненка после полнолуния. Кто верит всему, что слышал на базаре? Только глупые женщины. Так престало ли воинам повторять слухи? Господин аль-Хатум обещал нам щедрую плату за то, что мы привезем к нему одну женщину. Он позволил нам забрать себе все награбленное и обещал не выдавать шейху виновников беспорядка в Аль-Хрусе. Разве этого мало? Или вы скорбите о павших товарищах? Так я скажу, чем меньше нас вернется в Аль-Алин, тем большую долю мы получим. Кто не хочет денег?