Сказание о 'Сибирякове'
Шрифт:
– Движется встречным курсом, - докладывал старшина сигнальщиков Алексеев, - судно большое, военное.
– Да, судя по всему, военное,- сказал Качарава, неотрывно следя в бинокль, как увеличивается в размерах дымящая черная точка.- Линкор или крейсер. Вон боевая рубка, орудийные башни.
На мостик поднялся Элимелах, он снял фуражку и, не скрывая волнения, провел рукой по высоким залысинам. Командир посмотрел на комиссара. Коренастый, большеголовый, тот стоял рядом, широко расставив ноги, и глядел то на палубу,
Что ж, и верно, все может случиться, время военное. Ведь обстреляла же вражеская подводная лодка станцию на мысе Желания. Вспомнилось Качараве первое боевое крещение еще там, на Белом море. Экипажу пришлось отбивать атаку сразу нескольких самолетов. Никто тогда не дрогнул. Все были на своих местах. Ледокол ощетинился огнем пулеметов, зенитных пушек, и вражеским стервятникам пришлось уйти ни с чем, разбросав бомбы где попало. И потом так бывало не раз. Но теперь военный корабль с мощной артиллерией, против которой "Сибирякову" нечего противопоставить.
– Передайте в Диксон: "Вижу крейсер неизвестной национальности, идет без флага"!
– приказал Шаршавину Качарава.
В голову назойливо лезла одна и та же мысль: "Корабль не иначе как вражеский! Друг не стал бы прятать свое лицо. Кто же это - "Хиппер", "Лютцов" или "Шеер"?" Командиру было известно, что эти фашистские линкоры уже появлялись в северных морях. Они, как пираты, нападали на торговые суда у берегов Норвегии и топили их.
– Запроси сигналами название, национальность!
– сказал Качарава Алексееву. Тот выполнил приказ. Через минуту с военного корабля передали название: "Тускалуза".
– "Тускалуза"?
– удивился Качарава.
– Как мог оказаться в Карском море американский тяжелый крейсер, да еще тайно?
В эту минуту над встречным кораблем поднялся полосатый со звездами флаг.
– Глядите, товарищ командир, американец!
– взбегая на мостик, крикнул Сулаков. За ним спешно поднимались Никифоренко и Бочурко.
– Не верю я, Анатолий, этому. Здесь что-то не так, - сказал Элимелах.
– Все ясно, комиссар, - сказал Качарава и приказал радисту: - Сообщите в Диксон: "Военный корабль поднял американский флаг. Идет прямо на нас!"
Ответ из Диксона пришел немедленно: "В данном районе никаких американских судов быть не может. Корабль считать противником. Действовать согласно боевой инструкции!"
На "Сибирякове" прозвучали колокола громкого боя. "Тревога!" Словно ветром сдуло от борта моряков, каждый спешил занять свое место по боевому расписанию. С орудий слетели чехлы. В ту же минуту на клотике линкора замигал семафор.
– Запрашивает ледовую обстановку в проливе
– доложил Алексеев.
– Ты слышишь, Зелик, что ему надо?
– нервно сказал Качарава.
– Курс пролив между островами. Право руля!
– приказал он стоящему у штурвала матросу.
Ледокол сделал резкий поворот.
– Думаешь, спрячемся?
– спросил Элимелах.
– Попытка не пытка. Пока суд да дело, надо испробовать и эту возможность. Николай Григорьевич,- обратился Качарава к старшему механику,- бегите вниз и постарайтесь выжать из машины все возможное.
Бочурко по-военному отозвался: "Есть", - и поспешил вниз.
Теперь "Сибиряков" уходил в сторону от противника. Но тот тоже изменил курс с явным намерением преследовать советский пароход. Несмотря на то, что машина "Сибирякова" работала на пределе, расстояние между кораблями неумолимо сокращалось. Нет, не могло сердце старого ледокола соревноваться в силе с могучей машиной бронированного чудовища, скорость которого была почти вчетверо выше.
– Опять спрашивает состояние льдов в проливе Вилькицкого!
– доложил с фок-мачты Алексеев.
– Как бы не так!
– сказал командир.
– Караван ему нужен, ишь чего захотел!
На мостике снова появился Бочурко и сказал, что большего машина не даст.
– Николай Григорьевич, вам все понятно? Запомните, если с командиром что-нибудь случится, открывайте кингстоны, топите судно. А команду на шлюпки. Но это в крайнем случае, товарищи.
– Понятно, Алексеич, - кивнул головой Бочурко, хоть понял, что Качарава говорил не только ему, а всем, кто был на мостике.
– Уж больно деликатно себя ведет этот самозванец, - заметил Сулаков.
– Погоди, Георгий Петрович, сейчас он иначе заговорит, - тихо ответил Элимелах.
В эту минуту пират скинул маску. Все, кто держал в руках бинокль, видели, как сполз вниз американский флаг и на мачту полезло красно-белое полотнище с фашистской свастикой{14}.
– Приказывает остановиться!
– крикнул сигнальщик.
– Все ясно!
– ответил ему Качарава.
– Спускайтесь вниз.
– Вот так глубокий тыл!
– протянул Никифоренко.
– Здесь почище, чем на Белом, придется.
– Ну, комиссар, что будем делать?
– спросил командир.
Элимелах оглядел товарищей. Здесь были все, с кем он делил столько трудных походов, кому привык верить всем сердцем и кого успел по-настоящему полюбить. Вот они: строгий и исполнительный Сулаков, степенный и всегда невозмутимый Бочурко, статный, широкоплечий Сараев - твердый и прямой в любом деле, молодой и горячий Никифоренко, только что так лихо доложивший о готовности орудийных расчетов. Нет, такие не подведут. А Качарава? Комиссар восхищался его самообладанием в эту минуту.