Сказание о Юэ Фэе. Том 2
Шрифт:
— А я как раз сам хотел его повидать! — ответил сумасшедший.
— Берегись, с первым министром шутки плохи! — предупредил послушник.
Сумасшедший ничего не ответил и вышел. Послушник проводил его в молитвенный зал.
Цинь Гуй не мог удержаться от улыбки, когда увидел грязного монаха в даосском одеянии из перьев; волосы его были растрепаны, рот перекошен, руки кривые, ноги покрыты язвами.
Цинь Гуй усмехнулся:
— Ну и монах! Знаешь ли ты, что:
Монаху с головой лохматой Внимать не станет гордый ван, Нельзя читать творенья Будды, КогдаВыслушав его, сумасшедший дерзко отвечал:
— Я грязен телом, зато совесть у меня чиста! Не то что вы, — слова говорите святые, а на сердце у вас яд змеиный…
— Я спрашиваю: этот стих ты написал?
— Неужто только вам писать дозволено?
— А зачем ты сюда явился с метлой?
— Выметать зло и измену.
— Что там у тебя в другой руке?
— Огненная труба.
— Оставил бы ее на кухне!
— Нельзя было оставить. В ней есть отверстия, приходится закрывать их пальцами, не то дым повалит.
— Глупости болтаешь. Скажи лучше, когда ты заболел?
— Когда увидел на озере Сиху торговца, который продавал восковые шарики. С тех пор и стал заговариваться!
— Почему же ты не позовешь лекаря? Он бы тебя полечил, — вмешалась жена Цинь Гуя.
— Я простудился у восточного окна, госпожа, а от этой простуды никакие лекарства не помогают!
— Да этот монах совсем потерял рассудок! — воскликнула Ван, обращаясь к мужу. — Говорит какими-то дурацкими намеками! Отпустите его, господин, бесполезно с ним разговаривать!
— Троих вы уже «отпустили», а теперь и меня хотите?!
— Есть у тебя монашеское имя? — спросил Цинь Гуй сумасшедшего.
— Есть! Есть! Есть!
Меня зовут Монахом Е Шоу-и, Склад благовоний Здесь я сторожу. Мне сил небесных Кары не страшны, Где ложь, где правда — Знаю и скажу!Опять Цинь Гуй с женой ничего не поняли, и сомнения овладели ими.
— Слушаю я тебя и думаю: не умеешь ты сочинять стихи, — сказал Цинь Гуй. — Может быть, стихотворение сочинил кто-нибудь другой, а тебе велел переписать на стену? Признайся, и я пожалую тебе ставленую грамоту! [57]
— Стихи я сам сочинил! — заявил монах.
— Что-то мне не верится! Тогда напиши еще одно стихотворение при мне.
— Можно. О чем писать?
— Хотя бы обо мне, — сказал Цинь Гуй и велел послушнику принести бумагу, кисть и тушь.
57
Ставленая грамота— документ, свидетельствующий о повышении священнослужителя в духовном сане.
— Не надо, у меня все с собой!
Монах вытащил из кармана лист бумаги и положил на пол.
— Да разве можно писать на такой измятой бумаге? — упрекнул монаха Цинь Гуй.
— Ничего! В восковом шарике бумага тоже была измята!
Тут он растер тушь, написал стихотворение и подал Цинь Гую. Стихотворение гласило:
Увы! Он верен былВ каждой строке раскрывались самые сокровенные мысли Цинь Гуя, но он ничем не выдал своих чувств, только спросил:
— Почему ты не дописал последнюю строку?
— Потому что «вся правда» [58] грозит предателю смертью! — сказал монах.
— Запомните! — обратился Цинь Гуй к приближенным. — Если вам встретится человек с именем Ши Цюань, хватайте его и ведите ко мне!
— Этот сумасшедший мелет какой-то вздор! — сказала жена Цинь Гуя. — Не стоит его слушать.
58
Игра слов: выражение «вся правда»звучит по-китайски «ши цюань» — точно так же, как имя одного из названых братьев Юэ Фэя — Ши Цюаня.
— Вздор! — усмехнулся монах. — А вы прочтите сверху вниз первые знаки каждой строки, и поймете!
Цинь Гуй прочитал — получилось слово «узурпатор».
— Ах ты лысый осел! — рассердился он. — Ты еще смеешь оскорблять первого министра! Слуги, хватайте его и бейте палками до тех пор, пока он не сдохнет!
Слуги Цинь Гуя набросились на монаха, как свора собак. Монах уцепился за ножку стола и вопил:
— За что меня хотят убить? Я же никого не погубил!
Жена потихоньку шепнула Цинь Гую:
— Оставьте пока этого сумасшедшего. Все равно ему некуда деться. А завтра ваши люди его прикончат. Зачем поднимать шум из-за пустяков?
Цинь Гуй признал разумным совет жены и приказал:
— Отпустите его! Да чтоб больше не болтал! Эй, послушник, дай ему две лепешки с медовой начинкой, и пусть уходит.
Послушник принес лепешки, но сумасшедший швырнул их на пол.
— Что хлебом кидаешься? — упрекнул его Цинь Гуй. — Если сейчас не хочешь, съел бы после!
— Пусть едят другие, кому хочется! Кто знает, чем вы эти лепешки начинили?!
В каждом ответе безумного Цинь Гуй чувствовал намек на какой-нибудь свой бесчестный поступок и едва сдерживал гнев.
— Убогий! — сказала Ван. — Уходи-ка ты в западный флигель и не говори глупостей господину первому министру. Тебя там накормят чем-нибудь постным.
Монахи бросились к сумасшедшему и стали выталкивать его вон.
— Не толкайте! Не толкайте! — кричал он. — Госпожа посылает меня в западный флигель есть постное, а сама будет есть рис [59] у восточного окна!
59
Выражение «есть рис»звучит по-китайски так же, как и выражение «замышлять измену».