Сказание об Агапито Роблесе
Шрифт:
Идиотик, уверенный, что хвалят его, радостно заверещал во всю мочь:
– Ответ оплачен!
Арутинго и тут не растерялся, схватил дурачка за уши, потащил прочь.
– Ответ оплачен! – визжал Генерал.
Приглашенные по возможности прятались друг за друга, они буквально лопались от смеха, но судья презрел всякого рода догадки и подозрения. Он продолжал свою торжественную речь. Только что напомнил он слушателям о поражении испанцев, как увидал Маку. С ужасом, восторгом и дрожью глядел судья, как расталкивала она приглашенных, а те глазели, разинув рты. Наконец, Мака добралась до трибуны, глянула на судью.
– Прошу вас, сеньорита
– Ты знаешь, что сегодня день моего рождения?
– Сегодня также годовщина национального освобождения, – заикаясь, пролепетал сеньор Монтенегро.
– Годовщина национального освобождения? И поэтому ты здесь? Значит, в Янауанке охотнее празднуют годовщину национального освобождения, чем мой день рождения?
– Но, сеньорита Альборнос…
– Давай говори прямо, Пако. Какие-то там патриотические даты для тебя важнее, чем день моего рождения. А может, ты празднуешь свое освобождение? Ну, коли так, с этой минуты ты полностью свободен и независим от ига Маки Альборнос. Ибо ты дурак, и дураки все те, кто борются за это дурацкое дело.
Это была святотатственная пародия на слова, которыми «в такой же вот день» Освободитель Сан-Мартин провозгласил независимость Перу. Итак, вся Янауанка убедилась в. том, что, на взгляд Маки Альборнос, Первый Гражданин – самый последний. Униженные, оскорбленные, обиженные всегда безошибочно чувствуют, в чьих руках власть. Все они так и бросились к Маке. Судья совсем приуныл. Он шел на любые унижения, лишь бы Мака его не покинула. Мака питала особое пристрастие к актерам, шутам, танцорам. Этим людям суд всегда выносил оправдательный приговор, статьи уголовного кодекса тут во внимание не принимались. Случалось и так, что по велению Маки судья давал распоряжение прекратить дело и освободить какого-либо афериста или скотокрада только потому, что их родственники отличились в танцах на недавней вечеринке. Но не только подобные повеления получал он от Маки. Однажды вечером судья Монтенегро принимал у себя в доме депутата от Паско. На прием собрались сливки местного общества. Вдруг судья увидал: по лестнице, хромая, с идиотской улыбкой. Поднимается Генерал Бермудес. Каким-то чудом бывший сержант Атала сумел помешать Генералу войти в зал. Генерал принес записку, в записке стояло просто: «Приходи». Проклиная и благословляя судьбу, судья спрятал приказ в карман. Было десять часов вечера. Начались речи. Первый Гражданин только что собирался взять слово, как вдруг до его слуха донесся знакомый стук каблучков, и появилась Мака – незабываемый взгляд, растрепанные роскошные волосы.
– Не помешаю? – спросила она.
Сам депутат от Паско, «достославный свидетель отвратительнейших событий, о которых этот примерный Гражданин, без всякого сомнения, доведет до сведения Парламента», несколько оцепенел. Никто не смел произнести ни слова.
– Так как? Или я не могу даже помешать?
– Сеньорита Альборнос…
– Сеньорита! Ну, ясно! Мы же не в спальне…
– Сеньорита Альборнос! Разрешите напомнить вам, что вы находитесь в частном доме…
– Мы. что, Пако, не говорим больше друг другу «ты»? Ты разве забыл, кто я? Твое сокровище, светлячок, освещающий тебе путь, оазис в пустыне твоей супружеской жизни…
С видом оскорбленного достоинства подплыла к Маке донья Пепита Монтенегро.
– Неужели вы позволите, доктор Монтенегро, чтобы так бесчестили ваш семейный очаг?
Мака улыбнулась еще светлей.
– Значит, ты изменяешь мне со своей женой, не так ли?
– Сержант Астокури! – донья Пепита сотрясалась от ярости, – сию минуту вышвырните отсюда эту тварь!
Сержант хорошо знал, кто распоряжается в Янауанке. Он поглядел на судью, потом на Маку, потом опять на судью.
– Действовать, доктор?
Остолбеневшие гости замерли. Но судья не смотрел на них. Он колебался, он задыхался от стыда, он шатался. И все же, едва ли не при смерти, судья выдавил:
– Действуйте.
Полиция предъявила Маке обвинение в «оскорблении судебных властей». Судья надеялся, что младший лейтенант Тарамона поймет, в какое невыносимое положение он попал. Так бы оно и было, если бы младший лейтенант в свою очередь не оказался в положении еще более невыносимом. «Ибо мы вынуждены с глубоким прискорбием сообщить Вам, господин Префект, что те, кому поручено бдительно охранять порядок в нашем городе, первые его и нарушают». Кроме всего прочего, в обязанности младшего лейтенанта Тарамоны входил личный рапорт командованию 21-го военного округа через каждые две недели. Заодно он обычно привозил деньги для выплаты жалованья полицейским всей бывшей долины реки Чаупиуаранга. На борту «Уаскара» злая судьба столкнула младшего лейтенанта с тремя шулерами, которые без всякого почтения к мундиру предложили:
– Не хотите ли, господин младший лейтенант, сыграть в покер по маленькой?
– Пожалуй. Просто, чтоб убить время.
– Ставка – пять песо золотом.
– Набавляю.
– Ай-ай-ай!
На пятнадцатой партии ставка дошла до сотни солей. Прекрасная погода и пиво бодрили души. Когда на горизонте показалась Янауанка, младший лейтенант Тарамона проиграл уже пятнадцать тысяч.
– Подходим к Янауанке! – объявил матрос.
– Как же мы, на том и покончим, я и не отыграюсь?
– Мы бы с удовольствием продолжили партию. Только где, господин младший лейтенант?
– А почему бы не зайти в клуб?
– Если вы угостите перчиком, господин младший лейтенант.
Младший лейтенант не отвечал на приветствия полицейских следивших за разгрузкой в порту. Глядя на лицо своего начальника, стражи порядка заподозрили неладное. Через некоторое время Собенес, дежуривший в клубе, подтвердил их подозрения – он сообщил, что младший лейтенант проиграл двадцать тысяч солей то есть две трети подотчетной суммы. Полицейские забеспокоились.
– Чего там ждать, черт побери! – воскликнул Астокури. – Оцепить клуб, и все тут!
От Полицейского управления до клуба через каждые пятьдесят метров расставили часовых. Клубный лакей приносил вести от Собенеса. Все Полицейское управление пристально следило за ходом игры.
– Как там наш лейтенант?
– Проигрывает.
– Как дела?
– Выиграл пять тысяч.
– Ну как, выигрываем мы или проигрываем?
– Отдыхают. Умитас едят.
К десяти вечера младший лейтенант проиграл последнюю тысячу солей и поставил на карту золотые часы, подарок отца. Шулера из вежливости согласились.
– Он не имеет права, – ворчал капрал Бехарано.
– Что мы будем есть целый месяц? – спрашивал рядовой Пас.
– Такие вещи следует запретить, – сказал расстроенный рядовой Ромуло.
Сержант выпрямился, лицо его пылало гневом.
– Они и запрещены! Азартные игры запрещены, черт побери! Приготовиться к облаве!