Сказание об Агапито Роблесе
Шрифт:
Существует такой обычай: человека, который оказывает выдающиеся услуги общине, кормят все ее члены. Если у кого учатся в школе трое сыновей, он обязан три раза в месяц кормить учителя. У кого двое – два раза в месяц. У кого один – один раз. А зачем человеку деньги? Чтобы кормиться! Ильдефонсо Куцый распределял очередность, арендаторы с радостью кормили учителя. Так и прожил Хулио Карвахаль целый год. Поскольку, по его расчетам, приближался Новый год, Хулио надел свой единственный костюм, повязал единственный галстук.
– Вот твои три тысячи шестьсот солей. Если хочешь, можешь взять их, только я тебе не советую это делать. На будущий год у тебя будет семь тысяч двести солей.
– Семь тысяч двести?
Доктор рассмеялся.
– Тоже мне учитель! Ты что, считать не умеешь? Ровно вдвое, сын мой. И все сразу. Ну, как ты решаешь? Возьмешь или пусть дальше копятся?
Богатство, дом, земля – все это так близко, перед глазами, словно уже под рукой!
– Пусть у вас останутся, доктор, – сказал Карвахаль.
– Давай-ка выпьем по маленькой, Хулио. Мне надо кое-что тебе сказать.
– Слушаю вас, доктор.
– Я доволен твоей работой. У тебя, я слышал, дочка родилась. Если нужен крестный отец, я очень рад с тобой покумиться.
Учитель Карвахаль тяжело вздохнул – он вспомнил ту пору, когда время еще существовало и когда носить фамилию Карвахаль не считалось тягчайшим позором.
– Община называет нас предателями. А ведь от отца мы унаследовали свое имя чистым. Мы обязаны были сберечь чистоту своего имени, Хулио.
Учитель поднял голову, в волнении поглядел брату в глаза.
– Ты – старший брат. Я подчиняюсь тебе.
Скатилась слеза по щеке Исаака. По всей провинции текли слезы людские; стояли недвижно воды, а слезы текли.
– Ты велишь праздновать 28 июля? Будем праздновать.
– Ты знаешь, чем рискуешь?
– Все лучше, чем считаться предателем.
– Тебя выгонят, изобьют, может быть, посадят в тюрьму.
– Я готов на все, Исаак.
Назавтра, едва войдя в школу, Хулио Карвахаль тотчас же сказал ученикам, что скоро будет праздник – День Независимости. Вся провинция готовилась встречать Новый, 2193 год, а школьники Уараутамбо репетировали национальный гимн и маршировали, собираясь праздновать 28 Июля 1962 года.
Пачо Ильдефонсо, двоюродный брат Ильдефонсо Куцего, сообщил судье странную новость: в школе Уараутамбо готовятся праздновать День Независимости прошлого века.
– Ты что, пьян? Не знаешь, что у нас сейчас декабрь две тысячи сто девяносто второго года?
Судья потрепал Пачо по щеке и погрузился в чтение речи, которую готовился произнести в муниципалитете.
– По какому случаю?
– Говорят, вчера было 28 Июля, доктор.
– Все может быть.
В тот же день Ильдефонсо Куцый сказал учителю Карвахалю, что судья вызывает его в Янауанку.
– Завтра приеду.
– Хозяин сказал, чтоб вы сейчас же приехали, господин учитель.
– Дай хотя бы переоденусь, – вздохнул учитель. Он стеснялся своих заштопанных брюк и рубашки с потертыми манжетами.
– Мне приказали привезти вас сей же миг. Лошадь оседлана.
На площади Янауанки толпился еще народ, когда учитель Карвахаль вошел в портал, над которым сверкали огромные серебряные буквы «Ф» и «М» – муниципалитет единодушно принял решение поместить их здесь, чтобы выразить, «как высоко ценят граждане своего великого земляка доктора Франсиско Монтенегро». Карвахаль прошел через первый двор. Во втором Арутинго развлекался, перебирая колоды карт.
– Хозяин ждет тебя в кабинете, – лениво бросил он.
Учитель поднялся на третий этаж, вошел в просторную комнату. Судья Монтенегро просматривал старую газету.
– Добрый день, кум… – запинаясь, проговорил Хулио.
– Входи, – приказал судья, не поднимая глаз.
Прошло пятнадцать минут. Судья вдруг встал, запер дверь и достал из ящика прут, каким погоняют быков.
– Вот теперь ты мне расскажешь, сукин сын, сволочь, что ты там натворил.
Учитель молчал, растерянный.
– Гнида, сын гниды и внук гниды! Правда, что ты праздновал 28 Июля?
– Это правда, доктор.
– А кто тебе разрешил?
– По закону полагается отмечать в школах годовщину национального освобождения, доктор.
– Дерьмо собачье! Может, еще скажешь, что ты лучше меня знаешь, когда какой день?
– Сейчас июль, доктор. И я как учитель…
Удар прута рассек ему скулу. Учитель отшатнулся. Судья ударил еще, потом еще… Перед глазами Хулио промелькнул умирающий отец, брат, сотрясающийся от рыданий… Может, пришел и его, Хулио, смертный час… Учитель схватил бутылку из-под пива, ударом о стол отбил горлышко. Кровь текла по его лицу, пятнала рубашку. Он поднял вверх половину бутылки с торчащими острыми краями.
– Брось стекляшку, собачий сын.
– Бросьте вы прут, доктор.
– Брось – и на колени, дерьмо, предатель!
– Откройте дверь, а не то я раскрою вам физиономию, – закричал Карвахаль и сам удивился. Как черный янтарь, сверкали его глаза, и, как агат, поблескивали глаза судьи Монтенегро.
На шум прибежала донья Пепита.
– Оставь его, Пако. Не волнуйся.
– Я уйду из вашего дома и из поместья, – воскликнул Карвахаль, бледный как смерть.