Сказания о недосказанном. Том III
Шрифт:
Не судите строго, за такие предложения, пожелания.
После такого, и не такое в голову влезет. Пережить такое.
………….. Кто, кого, и чем, кем и зачем, и будет ли закусывать?!
Мы ещё потом долго, в позе засыпающего быка, после поцелуя варана, как в Африке, валялись, в своей боевой позиции, меняя позу с бока на бок, отлёживались, молча, не проронив ни слова. Точно. Признаки, скорее диагноз – отравление паралитическим газом, нашего спасителя, скунса. Бык после такого поцелуя превращался в диетическое блюдо варана, но мы выжили. И, и радовались
Тихо.
Тихо, мирно,
Сам с собою,
Я веду беседу.
Пел и радовался.
***
Домой шли, как с большого бодуна.
В лагере уже горел костёр.
Нас ждали.
Надеялись.
А шашлык, не состоявшийся, бродил себе по горам-долам и радовался такому красивому душистому вечеру.
Дмитрий отрубил.
– Поздно шёл.
– Уже не видно было мушку и его белый галстук.
… Его Ахиллесовой пятки…
А.
И.
Не жаль.
Барсуки
У барсуков, все знают, нет ни авосек, ни мешочков и, конечно же, носилок. Нет. А зима – подбируха, спросит, где лето было. Зерно заготавливать на зиму надо. Хорошо медведю. Он спит. Лапу посасывает. И ничего. Не нужны ему запасы.
Вот и ходят барсуки на промысел. Трое. Так сподручней и веселее. Зашли на поле колхозное.
Кукурузка.
Это хлеб насущный для них. Хорошо, сказал старшой и, и, пошла работа. Валят стебли, ломают качаны – початки, очищают от одёжки, в которой нет и одной застёжки. Они были спрятаны до поры созревания эти вкусные зёрнышки…
Складывают аккуратно как египтяне свои пирамидки для батюшки фараона. Только чуть пониже. Размер по своему росту, правда, немного уступающему Египетским.
Потом один, не слишком отожравшийся на колхозных харчах, ложится на спину…а, ему на его не очень большой и не очень переполненный животик, не такой, как, как у японских сумоистов,– из такого помощника, носилки не устроить… складывают початки. Он лежит спокойно, придерживает лапками пирамиду. Потом, потом, ну умельцы, ну рационализаторы…берут его за лапки и, и, как на носилках, кирпичи таскали раньше, на стройках коммунизма, на пятый этаж, а эти тащат до дому до хаты, колхозное добро. Но и руками-лапками…и, зубами помогают. А тот, который носилки, ещё и придерживает своей одной, чтобы не потерять такое богатство их продовольственной программы. Не такое, как у стариков – пенсионеров станицы Славянской…
А вечером, сидя за праздничным, круглым столом, своей кают компании, у них это большая комната, норка, поют песню на мотив ой, яблочко, – любимую, семейную, как их соседка, попрыгунья стрекоза, лето красное пропела…
Есть такая картина, охотники на привале. Кажется она в Третьяковке, все знают этого художника, Василий Григорьевич Перов, давненько, в 1871году он её написал. А кубанские охотники, рассказали, чуть позже – в 1955году. Но всё было в натуре…
И, поведал нам эту почти оперетту,
И, добавил,
У Перова, нужно еще домысливать, догадываться, что и как заливают охотники, байки молодому охотнику, но, у него она, эта картина, дома, в зале, правда на бумаге, под стеклом, он её очень любит …так, там, поливают, как одним выстрелом снизал сразу трёх зайцев, а тот молодой спрашивает, когда же ты успевал перезарядить, а трепло…да когда? Не до заряжания было, убегут.
А тут. Натура. Живые охотники и события…
Так они в этот день – вечер не смогли больше сидеть в засаде, где пасутся иногда на Кубани, в плавнях и кукурузных колхозных полях дикие вепри, которые совсем не блещут юмором…
И, тогда, при встрече с ними, иногда, приключается медвежья болезнь, но никто об этом не хвастает. Говорят, что она, эта хворь только от медведей переходит на медвежатников.
А сегодняяа!
Смех стёр все охотничьи потуги.
И вот Колдунья
Отходила она тяжело. Невыносимо тяжело. Родственники разбежались. Разъехались. Приходила лишь соседка, которая могла это сносить. Переносить такие тяготы бытия и хоть чем – то помочь. Приносила ей воды, и быстро уходила, закрыв двери на крепкий засов.
Из дома её потом кое – как вытащили и закрыли в пустовавшем погребе, где одна стена была, известняк, скала, а вторая на бетоне кладка – каменные, бутовые, бетонные стены, и совсем невысокая железом обитая дверь. Дома она всё перекрошила – мебель, окна. И…и, даже, потолок.
В последний путь увезли быстрым ходом, без процессии и людей. Опустили. Бросили. Гроб сорвался, стукнулся гулко на дне могилы. Пошли потом какие – то страшные звуки. Тогда быстро закопали. Слышали их и потом.
На поминки никто не пришёл. Не было даже, ни соседей, ни родственников.
Стол остался накрытым.
Даже признанная народом пьянь несусветная, деревенская, побоялись, Никого.
… Вечер.
Зима.
Снег тёмно фиолетовый.
Редкие огоньки в горах.
Огромная лохматая морда лезет в забор. Трещат ломаемые кем – то доски. Тявкает отчаянным, громким, громовым лаем…
Потом закричала.
Закричала, каким – то диким потусторонним человеческим голосом. Противно. Противоестественно.
Жутко.
Замолчало. Снова крик. Гавкнуло громом.
Эхо в горах, в огромных скалах, трижды отозвалось, простонало…
И.
Из глубины преисподней…
Снова закричало, как человек.
Как загнанный волк, как шакал в капкане отчаянно и бесконечно…
Вчера похоронили колдунью.
Весёлая тризна
Загадочная русская душа. Сколько сказано, но ещё больше будет спето песен, об этой самой загадочной душе…
… Гости собрались как – то быстро – шустро и никто не заметил, как рабочий день перешёл в праздник. Правда, была суббота и не в России – матушке, у северных соседей, теперь уже братьев.