Сказания о недосказанном. Том III
Шрифт:
– Кооляяа, наливай. Чё ето?
– Херес есть?
– Усё равно наливай!
– Херес, есть, и хрен есть, закусим, загрызём. Знаешь как глотку прочишшаить…
– А ишшо говорять, он сладиить, ну слаще редьки. Наливай. Это хорошее вино. Увесь стакан, наливай.
– Живы будем да не помрём.
Дед вылил туда, куда нада, как он говорит. И поцеловал стакан в донышко.
– Ой, хорошо, когда зять не пьюшший и по морде не врежить. Наливай.
– Штой – то ты такой помятый, как шляпа
– Наливай.
– Вот ты когда с нами, хорошо. Но ты не жри, всплывёть…
– Да, муторно, как с похмелки, без похмелки.
– Ды, я тебе чё говорю. У нас, в Железногорске хвалили его. А чаго, чаго, кого, кто, помёр.
Да. В пятницу закололи.
– Кого, батя?
– Мужика?
– Ды пошёл тыы наа…
– Не мужука.
– Кабана!
– Ну, ето, всё, как положено.
– Закололи.
– Сделали.
– Ето, чтоб продать мясо, пятница. Базар.
– Ага, завтра базар.
– Говорил не наливай, интеллигент хренов…не наливай. Усё. Хватить. Не послушал…
– Дык, ето. Закололи. Разделали, печёнку, ну всё как надо, ну, по грамулечке, ну, по чуточке, не так, что бы етоо. Усё уложили, чтоб застыло к утру.
– Баба, ух стерва.
– Вреднюшшаяаа.
– Мужука, угробила.
Он встал, постучал себя кулаком в грудь…
– Не могу, аж тут пячёть, душа горить.
– Жалко.
– Утром встали. Погрузили мясо и повезли на тачке, базаар.
– Ты знаешь, мы на Комсомольской улице жили.
– Ды, ето. Чижало.
– Утром…
– Тянить, а душа похмелки просить. Хрен два. Дура, баба дуурааа. Бог сделал её и заплакал – какую я херню сгородил.
– Это, про бабу…
– Даа…
– Ну, и вязеть он, этого кабана. Ага, вязёть, вязёть…
– А сам издыхаить.
– Жена, я тебя, суку люблю, дай на похмелку. Возьми хоть чакушечку.
– Умираю…
– Хер табе, не возьмёть!
– Какая змеюка.
– Прошипела стоголовая.
– Ташшы, гад. Пережрал вчарась.
– Ну и ничаво. Черти тебя не возьмуть такого.
– Поныл мужик.
– Да какой?!
– Усё у доми делал.
– Даже гладил её с получки, ну и в аванс, само собой.
– По голове. Ладошкой…
– Ты, моя жана, на, падла, усё принёс. Даже премиальные – спрятать подале.
– А она растопырится и так ласково – ды положи туды, в загнетку. Его зарплата и щас ляжить. Во, какой мушшына был. Настояшшый. Мушшына. Коля Басов его зовуть. Не, звали, Коля Басов.
Вытер дед кулаком почти сухие глаза.
Ну, ето, пришли они на рынок, он, ето, ну, ето, разложил кабана, и говорить.
– Ну, ето Марфа, а может и не Марфа. Дай хоть на сто грамм.
– Хер табе, а не сто грамм. Бяри тачку и домой. А то коты да кошки расташшуть потроха…
– Ды, потом, свои
– Приходить домой, а ей говорять.
– Бабы, говорять.
– Мужик твой у морги…
– Я яму, бля, дам у морги, иш куды пристроилси.
– Там, мужуки говорять, вчарась один ожил, пульса даже не было никакого пульса, ну ето, серце стукаить. Не тарабанить. Отстукало. А там других принесли они ещё дышали, перегаром, он и ожил, да, другой…
– А тее, загнулись. Усе… Триндык, усее.
– Похмеляицца и там. Нашёл. Иш тыы…
– Ой, бабы, ды и правда, жалился, сердцу хярово, ой, ооой. Бааабыыы. Околел. Правда ваша, околел. Ттвою мать, надо – надо, надооо было … опохмелиться. Ой, дуррааа. Десятку, десятку пожалела. Помёр. Точно помёр. Ттвою мать…
– Ну и чаво. Похоронили. Закопали. А ты говоришь Япония. Япония. А я тебе скажу, не Япония, япона мать её.
– Ды неет,
– Бабу ету.
– Жлоб.
– Воо…
Фальшивый евнух
Южные края. Райская жизнь. Светит солнышко на небе ясное. Цветут и сады и душа. Песенки поют весёлые, райские.
Их, совсем ещё молодых, собрали в одну компанию и всё было хорошо. Потом появились красавицы, и тогда водили хороводы и радости не было границ. Кормили всех вместе дружно весело. Выпускали на прогулки. В саду носились по зелёным коврикам травы, не думая ни о чём. Потом снова собирались вместе и на ночлег устраивались, кому где нравится, не взирая на лица. Не знала молодежь, что их ждёт уготованная не совсем та судьба, которая была там, на свободе их друзьям – собратьям, которые носились по лугам и полям.
А тучи уже висели над их красивыми головками.
Он, главный герой, да и другие не знали, что уже завтра, завтра, будет такоое…
Что и кто они теперь? Он, она? И, кто теперь он, тот главный герой, которому все и всегда были рады?
Правда, сами и ускорили этот процесс, сердечного горя, когда вечером при луне уж очень старались приласкать своих таких же совсем ещё молоденьких подружек…
Вечером их расселили по разным, почти опочеваленкам, но резвились, баловались всё равно. Красавицы вели себя спокойнее, чем юные женихи.
Заходило солнышко. Их, играющих, в саду, весёлых и слишком шустрых перевели в совсем другое место. Пришёл хозяин. Внимательно осмотрел этих слишком шустрых. Ему показалось, а может не совсем показалось, они играли, не разбирая кто он, а кто она.
И, чтобы не было печали, которых черти накачали, разместили в разные помещения.
Ночь. Темно.
И.
Подумал хозяин.
Пойдут неплановые малыши и тогда не прокормить эту братию. Зимой зелени не будет. Не растёт трава зимой, поливай не поливай.