Сказания о недосказанном. Том III
Шрифт:
Подтянутый. Чёткий.
– Ах, голова. Ах. Гоооловаа. Побери его леший, этого металлурга.
Потом он рассказывал о делах министерства, зарплате, планах, соревнованиях, об аренде – всё толково и чётко.
– Неет, я не министр. Работаю в министерстве. Ох, голова. Ой, болит. Вот уже неделю. Сейчас Киев. Потом Москва, инспекционные поездки.
– И он снова ходил по вагону, проходу между купе. Дышал в открытое окно в тамбуре.
– Ох, этот металлург, подери его мама родная.
Снова делал пассы, снимая головную боль и расслабляясь
– Вы знаете, приехали. Нас просили зайти в зал. Металлургический огромный завод. Подводили итоги соцсоревнования… И. И сразу в зал. За стол. Сидят все. Сижу и я. Налил. Чёкнулись. Выпили. Я пол стопочки. Слышу, кто – то стоит за спиной. Оглянулся. Парень – великан, косая сажень.
– Ты чого, цэ не пьешь?! Хворый, чи шо?!
– А як хворый, то якого чорта ихав сюды. Прыпэрся, зараза. Сыдыть. Лупае глазамы, як сучка в паслёни…
– Ой, ох моя голова. И так три дня.
– Ой, и принесла же его нелёгкая.
– Товарищи. Приехали!
– Киев. Кассы. Билет на Севастополь.
Домой. Скорее домой.
Ёлка
Отшумели, отплясались новогодние вечера и карнавалы. Прошли зимние каникулы. Дворец пионеров пуст. Всё пусто. Содраны все декорации.
В глухом дворе валяется ёлка.
Лежит. Ветер шелестит хвоей.
Стонут от вьюги веточки.
Так хорошо было в лесу… хорошо. Потом её срубили. Остался лес, остались подружки – ёлочки, зайчата, белочки. Малыши – ёлки разрастутся, им теперь много места, света и воздуха.
Когда её рубили, она радовалась. Смеялась. Счастье. Она самая красивая, её, самую стройную выбрали. Потом её привезли во Дворец. Одели. Нарядили, и сам Дед Мороз, зажёг огни – фонарики, на глазах у всей восторженной, счастливой ребятни. И все радовались. Плясали. Пели…
Потом все ушли.
Все.
Одна.
Одна…
Совсем одна…
Пробегают мимо маленькие человечки. Некоторые останавливаются. Как – то странно, не помальчишески умолкают. Трогают осторожно веточки. И, прижав покрепче портфели – убегают.
… Она видела, как сверкали глаза ребятишек. Как они светились тогда…
Дети ещё долго будут помнить её.
*
Подошла девочка.
Сияют радостью её глаза.
Она гладила, колючие веточки ёлки, своей пушистой красной варежкой.
Они ещё долго будут жить этим…
Может быть всю жизнь.
Неужели это и есть счастье?
Искусствоеды
Почти молодые, видимо муж и жена. Одеты ультра. Одеты вызывающе дорого и безвкусно. Музей, имени Пушкина. Москва. В зале голландского искусства, выставка. Живопись. Восемнадцатый век. Зрителей много.
Эти, почти ряженые, стоят. Щурятся. Отходят. Делают кулачками бинокли, сжимая трубочкой ладони. Смотрят как в театре сквозь свои почти театральные бинокли.
Смотрят многозначительно…
М
Между собой творческое обсуждение…Он ей.
– Айвазовский?!
– Нет.
– Шишкин?
– Нет.
Подходит ближе. Наклоняется. Нюхает. Читает этикетку…
– Какие – то непонятные, не русские фамилии.
– Смотри. Потрескался…
– Пойдём лучше в ГУМ…
Там вкусные пирожки с капустой.
Кукушкины слёзки
Мой урок начинается ровно в восемь, а первачки в восемь пятьдесят. Их приводят мамы, папы. Оставляют в огромном зале, а сами быстро-быстро – мультипликационно, убегают на работу.
Первачки сначала пускают по полу портфели. Те юзом едут – сунутся в другой конец зала. Потом таскают друг друга за руки, за ноги, – и пол блестит от их штанишек. Потом борьба, и так целый час.
Урок скульптуры, в нашем филиале. Возня в коридоре. Тишина. Потом кто-то завыл. Мои оживились, повеселели. Выхожу. Стоит в другом конце зала первачёк – Сазонов. Орёт, задрав голову, сунув палец в рот. И как это у него только получается?
– Говорю, что это ты, голубчик так кричишь?
Кричит самозабвенно и отчаянно.
– Что кричишь, говорю?
Открыл глаза. По щекам текут ручьи.
– Что плачешь?
Он сунул палец в рот. Показал недостающий зуб. Повозил там пальцем и, сквозь рыдания сказал, что выбили. И…снова закричал с чувством, с чувством и упоением…
– Аааа…
А
Рядом стояли его друзья с кислыми опущенными носами.
Виноватые.
Нахохлились, как воробьи в большой мороз…
Я его потряс за плечи.
– Покажи.
Открыл рот.
– Во, здесь… и, и снова заорал…
– Да ничего там нет.
– Этого зуба у тебя давно уже не было.
– Д а а, больно.
– А больно, по губе кто-то дал, а зубы целые.
– Да?
… Вытер рукавом слёзы, потом рукав об штанишки…
Рассмеялся…
Умолк.
И пошёл в класс.
Маленький
В горную крымскую деревушку приехали гости. Гостям всегда рады, но помнят мудрость грузин, которые говорят – чтоб к тебе приехали все твои родственники, друзья и знакомые, на всё лето. Но приехали всего трое. И на одну ночь. Их ждали. Им были рады. Сидели в саду под огромной красной черешней, а ягоды свисали целыми гирляндами.
Маленький Дима рассказывал, как он не любит детский сад. Там ему не интересно, скучно и много сопливых малышей. Дома всегда ему лучше. А папа его считает ещё маленьким и рвёт ему самые, самые спелые черешенки.
А девочки, гости рассказывали, как им трудно было участвовать первый раз на конкурсе красоты. Как с ними сейчас будут работать. Аэробика, гимнастика, зарядка, режим, ох трудно.
Потом папа рассказал, как они ехали с аэродрома и бабуся в троллейбусе охала…
– Божественная красота! Все три одна лучше другой. Ох – ох.