Сказания о недосказанном. Том III
Шрифт:
… – Яа, ваам. Я вам дам. Иш, разлетались тут.
– Тунеядцы.
– Прожоры.
– Мало вам одной курицы, подавайте по одной курице, с каждой улицы?! Сволочи. Гады. Тунеядцы. Берите яйца. Высиживайте, растите, жрите! Так неет, готовенькое им хочется.
– Кыш, клятые и, и снова голова кувыркалась почти до колен.
Но сам, петух не уходил далеко, и… смотрю, выполнил весь, всю прелюдию своих петушиных обязанностей, находил зёрнышко. Угощал быстро другую хохлатку, бил крылом и лапой по крылышку, ну выполнил полный сценарий и прелюдию, до того момента, потом кругами танцевал около пеструшки и с чувством и старанием выполнял
– А что?!
Дело сделано.
*
Стоп кадр.
*
А, другая…
Курочка стояла, после того, чуть подальше, будто выглядывала. Искала кого. Головкой крутила во все стороны.
Нет.
Тишина.
И,
Курочка вдруг запела…
– Где ты, где ты, где тыы,
– Друг любимый мооой,
– Буду до рассвета я,
– Встречи ждать с тобооой.
… Оглянулась. Неет. Нет, того малого, но такого певучего, и, удалого…поплелась на свой насест в курятник, хотя солнышко ещё светило и радовало, но не её…
Нееет. Нет того желанного долгожданного, боевого голосистого как соловей райский, китайский…
– Нету, нет, и теперь не будет.
… Пожилые люди знают, было такое, почти у всех,– когда курица начинает кукарекать по петушиному, ну песни петь. Тогда, такую, её сажали в бочку с водой, это говорили к несчастью, и если она продолжала солировать, испражняться такими меццо сопрано, её ждала кастрюля для супа, нет, лапши, лапша с курицей. История умалчивает об этой курице, которая обрадовала всех жителей улицы. И вот говорят только, что вечером раньше всех она уходит в курятник. А в голове у неё,… только…былое и думы.
Но беда, как всегда, пришла и ушла – нежданно, негаданно.
Лапша с петушком, голосистым и смелым, почти теперь героем, приготовила сама бабка. Прошло три дня. И тогда бабуля, запела, но не одна…
– Я жалею…
– Я зову…
– И плачу.
… Пропели хором, со слезами на глазах, все курочки, вспоминая свои прошлые встречи с тем голосистым и весёлым, почти Муслимом – певцом мирового уровня и, настоящим мужчиной.
… А хозяйка, теперь уже, без того ненавистного, тот, который донимал своими яйцами, голубиными, своих невест.
А сейчас уже его нет. И, не шиза посетила хозяйку и меня, который честно не коптил мозги капитану, трагедия более грустная, чем у Дездемоны. А художник, хоть и не портретист, но понял, увидел грусть на её лице, бабули, хозяйки бывшего петушка и фигура – постаревшая, согнувшаяся за три дня, говорила, что пережила.
– А она, теперь, нашла, подругу, – меня, и, рассказала, только ни кому. Молчёк. Ни гугу, а то попадёшь на каторгу. Ну, дурка, звали величали, где лечат такие вывихи и трёп.
– А вот, товарищ капитан, дело было как. Да, вот так.
Это, прямая речь не помутневшего, пока ещё, разума…Хозяйки и художника, по горшкам.
– Осерчала я, на этого соколика, петушка китайского, соседи смехом замучили. Какие яйца у вас с дедом?! Шумят назойливые соседи. Как ты их продаёшь на рыночке, у конечной остановки автобуса. Золото дают тебе за эту мелочь поганую…
– Выдаёшь за перепелиные, лечить глаза?!
– Плюнула я на его песнопения, хотя самой иногда нравился его голосок, как и тебе. Взяла и сварила. Благо сосед болел, лёгкими, и желудком мучился, я приготовила
– Даааа, вот это беда.
– И я вспомнила, было такое, и орлы кружили и кобчики воровать пробовали, а он, этот малыш голосистый налетал на них ясным соколом. И даже было, подранки, еле улетали, кособочили, он им крылья драл шпорами, как то умел быстро давать отпор. А петух, тот, большой, но слабак, когда не курица под ним, только горланил и убегал, как все куры и другие красавицы, от коршунов.
– Но этот, шустрый, тихо молча, умудрялся отбиваться, да так быстро, курам не на смех – спасал. А на кур садился, – мягко, но на этих коршунов, кобчиков и даже орлят, большие не бывали, стыдно, наверное, так вот мой герой как – то встречал их уже почти на земле, виидел. Мог видеть, когда они штопором шли на курочек… и… снизу когтишшами и шпорами, как сабля, были такие. Как врежет…и,… и, драл, так быстро – быстро, как велосипедистки молотят педалями у самого судейского сборища. Улетали, хищники подранками. А теперь вот уже и курицу унесли. Вот и плачу, жалко и петушка и курицу. Надо же – охоотник, защиита, была моим красавицам. А сейчас я не могу сидеть, – стою, устаю и горюю. Жаалко. А в небо таращить глаза неет, – болят мои гляделки……….
– Я сидел рядом и решил её хоть задним числом, но похвалить того малого, героя удалого и рассказал.
– Я, в войну был мал, но помню, как воевали наши не маленькие, но совсем юные девушки, ну совсем девчёнки. Их быстро, очень быстро обучали, летать и воевать. Ну, вояки не вояки, а вот такое было, сам видел.
– В небе два самолёта. Тучки небесные вечные странники, тоже помощники, – свои своим…
… И вот кукурузник и мессер в небе. Как они встретились на такой небесной дорожке и, при таких тучках, белые большие. И как она очутилась рядом мы и не поняли, только услышали стрельбу, немец пошёл вниз, и тишина. Так потом прибежали, а было недалеко от линии фронта. Самолёт целенький, и не горел. И лётчик, кажется, что заснул. Чудесаа…
– Потом рассказали, военные. Она девушка, на кукурузнике, попала в него со своих стрелялок. Он немец, был ранен, дал резко в низ, а она его и лупонула. Ей потом героя дали, а их самолётом, трофейным, наши давали тоже немцам прикурить. Вот, дорогая так и твой петушок, стрелял в коршунов и молодых орлят, ух и шпоры и реакция. Вот такие брат дела. Мал да удал.
***
… Капитан сидел на большом камне. Смотрел на горы, скалы. И сам часто видел, как эти красавцы, в небе кружат, орлууют, но не верил, что они воруют.
– Правда, и у нас в посёлке тоже, говорят,– что кур доят, ой, прости, опечатка в моей голове, кур уносят. Гуся даже унесли. Вот. Я не верил, большие, очень большие, правда, орланы. Надо же.
– Хороша брехенька, да здоровенька…
Сказал капитан вдруг с украинским колоритом и добавил.
– Думаю, правда. Такое не придумаешь.
– Бываает.
– Надо же.
Потом капитан помолчал, почесал затылок, посмотрел мимо меня в сторону, на горы, далеко, далеко…
И, выдал.