Сказания о Русской земле. Книга 3
Шрифт:
Радость Грозного по случаю взятия старинной русской вотчины Полоцка была чрезвычайна. Он писал об этом митрополиту: «Исполнилось пророчество Русского угодника, чудотворца Петра митрополита, о граде Москве, что взыдут руки его на плещи врагов его…». Затем он уведомил о своей победе и Девлет-Гирея Крымского, послав ему в дар несколько взятых в плен литовских дворян и богато убранных коней. Царское возвращение из-под Полоцка было обставлено такою же торжественностью, как и возвращение из-под Казани. Воеводами во вновь завоеванном городе были оставлены князья Петр Шуйский и два Серебряных-Оболенских; им приказано было укрепить его, а также выстроить вокруг несколько небольших крепостей на главнейших путях, творить правый и безволокитный суд жителям и строго следить, чтобы не завелась и измена.
Во время перемирия польские послы, приехавшие в Москву, вели с боярами переговоры и о мире. По-видимому, Грозный искренно хотел его, так как уступал королю все бывшие Ливонские владения, лежавшие на левом берегу Западной Двины, и на этом условии соглашался заключить перемирие на долгий срок. Следуя живости своего нрава, царь, вопреки установившемуся веками обычаю, по которому только бояре говорили с послами, вызвал их к себе и начал сам с ними говорить, доказывая свои права на исконные владения русских государей, отошедшие после татарского нашествия к Литве. При этом Иоанн, укоряя Сигизмунда-Августа в нежелании называть его царем, говорил, что воевать из-за этого не будет, «то его воля, сам он про то знает. А прародители наши ведут свое происхождение от Августа Кесаря, так и мы от своих прародителей на своих Государствах Государи… а если брат наш не пишет нас в своих грамотах полным именованием – то нам его описывание не нужно».
Говоря это послам, Иоанн искренно верил в свое родство с римским императором Августом, так как среди московских книжников того времени было распространено мнение, что Рюрик, призванный на княжение в 862 году с братией был потомком брата Августа – Прусса (в действительности не существовавшего), посаженного Августом на княжение в местности между Вислой и Неманом.
Переговоры с литовскими послами окончились ничем; военные действия возобновились опять, и на этот раз неудачно для русских: близ Орши, где наши воеводы уже однажды потерпели сильнейшее поражение в 1514 году при Василии III, литовский гетман Николай Радзивилл Рыжий произвел внезапное нападение на беспечно двигавшееся русское войско, причем доспехи и вооружение были сложены на санях, и нанес им поражение; наш главный воевода, доблестный князь Петр Иванович Шуйский был убит вместе с двумя князьями Палецкими; воеводы же Плещеев и Охлябинин попались в плен. Но этой второй победой под Оршей поляки воспользовались так же мало, как и первой; во всех остальных местах они встретили со стороны русских отпор, и едва ли не важнейшим ее следствием была измена князя Андрея Курбского, который, как мы видели, заручившись при посредстве Николая Радзивилла согласием на почетный прием в Польше, бежал, оставя при этом на произвол судьбы свою жену и 9-летнего сына.
Е. Данилевский. Иван Грозный
После Оршинского сражения война Москвы с Литвою продолжалась без решительных действий с обеих сторон, и в 1566 году Сигизмунд-Август опять прислал своих послов для переговоров о мире. Король предлагал Грозному, чтобы за нами остался Полоцк, часть Ливонии, занятая московскими войсками, при условии, что мы согласимся оставить за Польшею все ее приобретения.
Конечно, это предложение было заманчиво и заставило Иоанна призадуматься над вопросом: вести ли дальше столь тяжелую войну или нет. И вот для его решения государь прибегает к средству, которое испытал уже в ранней молодости: он приказал созвать Земский собор, на котором духовенство, бояре, окольничьи, казначеи, государевы дьяки, дворяне, дети боярские, помещики с литовских границ, гости и лучшие куцы московские и смоленские должны были дать ему совет, мириться ли с королем на предложенных им условиях или нет?
Постановления этого собора замечательны: все высказались безусловно за продолжение войны. Духовенство в своем ответе выразило, между прочим: «Велико смирение Государское! Во всем он уступает, уступает королю пять городов в Полоцком повете, по Задвинью
Остальные призванные на совет отвечали в том же смысле; помещики же из местностей, пограничных с Ливонией, заявили: «Мы, холопи Государские, теперь на конях сидим и за Государя с коня помрем… По-нашему: за Ливонские города Государю стоять крепко, а мы, холопи его, на Государево дело готовы».
Царь согласился с мнением собора, и война с королем из-за Ливонии продолжалась. Иоанн прибыл в Новгород и хотел сам выступить в поход, но затем, по совету с воеводами, решено было ограничиться оборонительными действиями. Литовские же войска под начальством гетмана Хоткевича в начале 1568 года осадили небольшую московскую крепостцу Улу, но скоро принуждены были снять осаду. В своем донесении королю по этому поводу Хоткевич, между прочим, говорит:
«Прибывши под неприятельскую крепость Улу, я стоял под нею недели три, промышляя над нею всякими средствами. Видя, что наши простые ратные люди и десятники их трусят, боятся смерти, я велел им идти на приступ ночью, чтобы они не могли видеть, как товарищей их будут убивать, и не боялись бы: но и это не помогло. Другие ротмистры шли хотя и нескоро, однако кое-как волоклись; но простые ратные люди их все попрятались по лесу, по рвам и по берегу речному; несмотря на призыв, увещания, побои (дошло до того, что я собственные руки окровавил), никак не хотели идти к крепости, и чем больше их гнали, тем больше крылись и убегали: вследствие чего ночь и утро прошли безо всякой пользы… Тогда я отрядил Немцев, пушкарей и слуг моих (между ними был и Орел Москвич, который перебежал ко мне из крепости): они сделали к стене примет и запалили крепость; но наши ратные люди нисколько им не помогли и даже стрельбою не мешали осажденным гасить огонь. Видя это, я сам сошел с коня и отправился к тому месту, откуда приказал ратным людям двинуться к примету: хотел я им придать духу, хотел или отслужить службу вашей королевской милости, или голову свою отдать; но, к несчастию моему, ни того, ни другого не случилось. После долгих напоминаний, просьб, угроз, побоев, когда ничто не помогло, велел я, татарским обычаем, кидать примет, дерево за деревом. Лело пошло было удачно, но храбрость Москвичей и робость наших всему помешали: несколько Москвичей выскочили из крепости и, к стыду нашему, зажгли примет, а наши не только не защитили его, но и разу выстрелить не смели, а потом побежали от шанцев (окопов). Когда я приехал к пушкам, то не только в передних шанцах, но и во вторых и в третьих не нашел пехоты, кроме нескольких ротмистров, так что принужден был спешить четыре конных роты и заставить стеречь пушки, ибо на пехоту не было никакой надежды».
Этим пересылкам о мире очень обрадовались поляки ввиду тревожного состояния здоровья бездетного короля Сигизмунда-Августа. Прибывший из Польши гонец для получения опасной грамоты большим послам, передавая государю на торжественном приеме поклон от короля, назвал Иоанна царем, а затем объявил боярам, что паны радные велели это сделать, чтобы оказать ему почесть.
Затем, в 1570 году, приехали и большие послы литовские. Они испросили разрешение переговорить непосредственно с государем и высказали Иоанну, что теперь ему особенно выгодно заключить мир, так как: «Рады государя нашего короны Польской и великого княжества Литовского советовались вместе о том, что у государя нашего детей нет, и если Господь Бог государя нашего с этого света возьмет, то обе рады… желают избрать себе государя из Славянского рода по воле, а не в неволю и склоняются к тебе, великому Государю, и к твоему потомству».