Скажи, что простишь
Шрифт:
Криво усмехнувшись, он без особых усилий открывает дверь обратно.
— Егор!
— Да-да, я тебя внимательно слушаю, — пока я пыхчу и возмущаюсь, он уже стаскивает кроссовки, наступая на задники, — что у тебя тут?
Выдергивает из рук несчастный пакет, в котором сиротливо болтается коробочка с пирожным:
— О, сладенькое! — довольно кивает и уходит на кухню.
Сожрет ведь! Мою единственную пироженку! Сто пудов сожрет!
Торопливо разуваюсь, путаюсь в ботинках и, пинком отшвырнув
— Малов! Не смей тянуть лапы к моему…Егор!
— Ммм, — глаза честные, щеки набиты.
— Ты его слопал!
Проглатывает.
У меня слов нет, только и могу, что сыпать междометьями и издавать странные звуки, нечто среднее между «ыыафф» и «угауга».
— Вкусное, — бывший муж показывает мне два пальца, — мне зашло.
Рука сама тянется к сковородке, так удачно стоящей на столе. Я его сейчас прибью. С особой жестокостью. Ладно бабы, ладно развелись из-за него, но пироженка… Пироженка – это святое.
Егор правильно считывает мой порыв и первым хватает сковородку:
— Но-но!
— Я тебе сейчас покажу но-но, — глухо произношу и подтягиваю рукава, — ты это но-но еще долго вспоминать будешь.
— Пфф, подумаешь кусок шоколадного теста, — Малов пренебрежительно поднимает плечи, не понимая, насколько он сейчас близок к погибели. На каком остром краю балансирует, и какая жуткая участь его ожидает, если немедленно не заткнется, — жалко, что ли?
— Для тебя? Жалко!
Я пытаюсь отобрать у него сковороду. Не выходит ни-чер-та. Малов выше и сильнее, а я как собачонка вокруг него прыгаю и надсадно тявкаю.
— Приперся!
— Уймись
— Пирожное сожрал!
— Хватит!
— Я, между прочим, только ради него сегодня из дома вышла. Специально до торгового центра моталась, а ты взял и спорол его!
— И ты как истинная хозяйка должна пожелать приятного аппетита.
— Изжоги тебе, Малов, а не приятного аппетита. Одни проблемы от тебя. Всегда одни только проблемы! Ненавижу!
Несчастная сковородка с легкой подачи бывшего мужа отправляется на крышу холодильника.
— Тебя это не спасет, — кровожадно обещаю я и рывком выдвигаю ящик, в котором хранится главное женское оружие. Скалка!
Но вооружиться не успеваю.
— Э, нет, — Егор налетает сзади и сминает в охапку, не позволяя даже руки поднять, — никаких скалок.
Пытаюсь укусить его – не могу дотянуться. Пытаюсь пнуть, но не хватает координации – пятка тыкается в воздух.
— Бесишь! Отпусти!
— Еще чего, — волоком тащит меня из кухни и нагло поясняет, — тут слишком много оружия!
— Да я тебя голыми руками задушу! Предатель! — не хочу, но срываюсь, не могу удержать свои обиды под контролем. Не хочу. Устала. — Блядун несчастный!
Рычит.
— Лапы от меня убери после своих шмар вонючих!
Ноль
Стоит ему только ослабить хватку, как я разворачиваюсь и со всей дури толкаю его в грудь:
— Проваливай из моего дома! Катись туда, где все это время терся.
— И где я, по-твоему, терся?!
— Думаешь, мне не доложили, как весело ты проводишь время. Дед Мороз херов!
— А ты у нас, значит, вся такая святая? — срывается в ответ, — просто девочка-ромашка. Пенелопа, мать ее, жена Одиссея. Как твой смельчак, кстати, поживает? Уже все, бойкот окончен? Простила? Оправдание нашла?
Не могу понять, о чем он бредит, поэтому снова отталкиваю:
— Уходи Малов. Видеть тебя не могу!
— Ничего, потерпишь. Я только пришел. — Смотрит на меня, стиснув зубы так сильно, что на щеках появляются белые пятна. Злой, как черт. Кипит.
Я тоже киплю:
— Зачем ты пришел?
— Хотел увидеть.
— Увидел? Теперь вали.
— Ага, сейчас, — цедит сквозь зубы и делает шаг ко мне.
Злой и наглый Малов – это бешеная смесь. Просто взрывоопасная.
— Не смей приближаться!
— Иначе что?
Звук пощечины звенит на всю комнату.
— Иначе я за себя не ручаюсь, — глухо произношу я, растирая ушибленную ладонь.
На щеке у Егора проступает красный отпечаток. И одновременно с этим на губах появляется убийственна ухмылка:
— Тебе хана, Леночка.
— Егор!
Но ему по хрен. Он буквально сносит меня, впечатывает со всей дури в стену, и я даже сказать ничего не успеваю, как губы запечатывает злой, совершенно безжалостный поцелуй.
И что самое жуткое, в тот же миг все внутри меня оживает, откликается и рвется навстречу.
***
— Ты охренел? — мычу ему в рот, пытаясь избавиться от рук на своих бедрах.
Как бы не так. Руки уверенно перемещаются на задницу. Мнут ее, стискивают, перелавливая канал, по которому нервные импульсы идут от мозга к ногам. Иначе чем объяснить, что коленки внезапно стали мягкие, словно пластилин.
— Егор!
Ему вообще насрать на мое возмущение и на мои чахлые попытки освободиться. Не замечает даже. У него сейчас тот настрой, который раньше, когда мы были вместе я в шутку называла гон озабоченного демона.
— Малов! — пытаюсь его укусить, но он ловко уворачивается.
— Заткнись.
— Я сейчас…да чтоб тебя!
Не знаю, как ему это удается, но вот свитер сидит на мне как надо, а вот уже болтается у меня на голове. И пока я барахтаюсь, пытаясь освободиться, эта сволочь уже титьки мои лапает!