Скажи, что простишь
Шрифт:
Слышу, как достает кружку и наливает себе воды, но не могу пошевелиться.
Дура… Какая же я дура…
Превозмогая желание забиться под шкаф и пересидеть там сложные времена, я заставляю себя сесть. Оглядываюсь в поисках трусов. Они валяются в стороне, небрежно скомканные чужими лапами.
Подбираю их, стряхиваю, расправляя, и ухожу в душ.
Чужое семя на животе уже подсохло и стягивает кожу. Я смываю его, отчаянно натирая себя мочалкой. Больше геля для душа! Больше пены! Хлорки! Чего угодно! Лишь бы смыть с себя запаха
Однако память против и ни в какую не хочет расставаться с этим кошмаром. Щеки калит, в груди полыхает от одной мысли о том, что сейчас было.
— Идиотка, — шиплю, продолжая с остервенением тереть себя мочалкой. Готова кожу всю соскоблить, лишь бы стало легче.
А оно не становится!
Особенно когда выхожу из ванной, уверенная, что Егор, как истинный джентльмен, свалил по-английски, дабы не смущать своим присутствием оступившуюся даму.
Но где Егор и где джентльменство! Он и не подумал уходит! И срать ему на мое смущение и на то, что все произошедшее было неправильным. Вместо этого опять хозяйничал в холодильнике.
Вот кто-то курит, когда потрахается, а ему жрать всегда хочется.
— Ты еще здесь? — спрашиваю совсем недобрым голосом. Подхожу ближе и бесцеремонно отнимаю у него колбасу.
— Эй!
— Никаких эй, проваливай. Получил, что хотел, теперь можешь идти. У тебя наверняка есть более интересные дела, чем пастись в холодильнике бывшей жены.
— Конечно, есть, — хмыкает он, даже не думая возражать.
— Вот и вали!
Мне жизненно важно, чтобы он ушел. Потому что я на грани, потому что хочется сесть на пол прямо посреди кухни и хорошенько порыдать от безысходности, но в его присутствии приходится изображать из себя сильную, уверенную и вообще не пробиваемую.
— Расслабься, Ленок. А то морщины появятся и несварение начнется.
— У меня уже несварение. От тебя!
— Сочувствую.
— Уходи, Малов, — шиплю, тыкая пальцем ему в грудь, и тут же отдергиваю руку, будто обожглась. Гад не потрудился натянуть футболку и теперь бессовестно светил накаченными плечами и шикарной мужской порослью на груди, — тебе здесь не рады.
— Значит, продолжения не будет? — чудовище насмешливо кривит губы, — жаль. Я думал наполедок еще раз по-быстрому.
Несмотря на то, что меня распирает от злости трусы, моментально промокают насквозь. Да сколько можно?! Бесит!
— К блядям своим иди. И имей их как хочешь. Хоть по-быстрому, хоть медленно и со вкусом. Мне пофиг.
Серые глаза недобро прищуриваются:
— Я бы с радостью, да все заняты сегодня. Приходится перебиваться подножным кормом.
— Ах ты, свинья, — замахиваюсь, чтобы влепить пощечину, но он оказывается проворнее и отскакивает в сторону
Нагло закидывает в рот помидорку черри и, сделав под козырек, уходит из кухни, оставляя меня наедине с моим внутренним вулканом, который вот-вот затопит все вокруг раскаленной
— Ненавижу, — шиплю сквозь плотно стиснутые зубы.
Пока я борюсь с собственными демонами, Егор одевается и выходит в прихожую.
Беру эмоции под контроль и, сложив руки на груди, иду его провожать. Мне даже удается растянуть губы в снисходительной улыбке.
— Все, поскакал, козлик?
— Угу, — не глядя на меня, надевает кроссы, завязывает шнурки.
— Бабы не дремлют.
— А то! Как же без них.
Надевает куртку, застегивает, накинув на макушку капюшон, и выглядит так, будто ему похер на все. Берется за ручку, явно намереваясь уйти не попрощавшись, и я, глядя на его широкую спину, не выдерживаю.
— Какой же ты мерзавец, Малов.
Останавливается, так и не открыв дверь.
— Ты мне скажи, на хрен мы вообще женились, если для тебя смысл жизни вот так, задрав хвостик, носиться от звезды к звезде?
Выдыхает через силу и оборачивается. Взгляд такой, что у меня душа в пятки проваливается. Аж пячусь на несколько шагов назад:
— А ты у нас, значит, святая?
Не понимаю ни слов, ни интонации:
— У тебя какие-то претензии?
Хмыкает, будто офигевая от моих слов.
— Ну ты и…звезда, Леночка.
— Если есть что сказать, просто скажи, — тут же вскидываюсь я
— Сказал бы, да фиг ли толку.
— Егор!
— Что Егор? — цедит сквозь зубы, — думаешь, я не в курсе твоих развлечений?
— Чего блин? Ты вообще охренел?
Он неспешно хлопает в ладоши:
— Браво. Пять баллов за спектакль. Возмущение отыгрываешь просто на ура, — сейчас точно взглядом зарежет, — жаль, доказательства просрал, а то бы в нос тыкнул. Даже интересно посмотреть, как бы выкручивалась.
— Знаешь, что Малов, — протискиваюсь мимо него и распахиваю дверь, — убирайся. Чтобы ноги твоей тут больше не было.
Перекладывать вину на меня я не позволю, и слушать всякий бред не собираюсь.
— Кстати, это тебе, — достает из рюкзака серую коробку, перетянутую розовой лентой, и небрежно плюхает ее на тумбочку, — с прошедшим новым годом, святоша.
И уходит.
Я запираю за ним дверь, звонко отбивая дробь зубами. Все тело ходуном ходит. Руки как у старого пьяницы, которому давно не наливали.
Полумертвая, растерзанная, я беру несчастную коробку и открываю ее.
Там точно такие же пирожные, как те, за которыми я ходила утром. Пять штук. Как мне и хотелось.
Глава 8
После его ухода я мечусь по квартире и матерюсь в голос.
Охренел мальчик! Просто в край охренел! Из той категории людей, а которых все кругом виноваты, а они солнышки желтые и пушистые, и вообще котики, у которых лапки.
Капец. Очень хочется прямо сейчас поймать этого котика, и отчекрыжиить ему бубенцы, чтобы не метил, где не попадя.