Скажи им, мама, пусть помнят...
Шрифт:
Мы остановились в лесу около села. В ожидании сигнала о приходе винаровских ремсистов мы с Черкезом мечтали о будущем. Привел их Кара — так звали высокого, черноглазого и чернобрового парня с правильными чертами интеллигентного лица. Кара говорил быстро и темпераментно:
— Ну как вы живете, товарищи? Есть ли у вас продукты? Вижу, что вы хорошо вооружены. Значит, все у вас в порядке.
Рядом с ним стоял Младен и время от времени вставлял свои реплики в быструю речь Кары.
Мы подкрепились принесенной ими едой, обсудили положение в организации и поставили перед ними вопрос о массовом развертывании партизанского движения.
— Сколько в вашем селе членов РМС?
— Примерно пятнадцать
Приступили к уточнению плана действий. В течение нескольких часов наблюдали за селом, определили, у кого из наших врагов есть оружие, произвели точный расчет и постановили приступить к действиям.
Решили, что молодежь должна сама организовать партизанское подразделение и, вооружившись, уйти в горы — этого требовали от нас указания партии.
Винаровские ребята вернулись домой, чтобы провести дополнительную разведку, уточнить, все ли намеченные нами люди находятся в селе, подготовить остальных ремсистов. Только на следующий вечер, после того как мы снова все обдумали и проверили, мы спустились в село через виноградники. Прохладный ветерок точно ласкал наши потные лица. А луна повисла над винаровскими полями. Мы шли молчаливые и строгие, словно нам предстояло сражаться с многотысячным противником. Перед каждым из нас стояла определенная задача. Группа Черкеза, в которую вошли Кара, Радко и еще несколько ребят, отправилась к южной околице села. Со мной пошли Сыбчо и Крум. Нам поручили атаковать село с северо-запада. Третью группу возглавил Сечко. Наше наступление началось одновременно с трех сторон. Раздались испуганные вопли фашистских прихвостней и лай собак. Откуда-то донеслись выстрелы.
Сечко улыбнулся, покрепче стиснул автомат и повел своих ребят в атаку. Я отдал один свой пистолет Круму, а Сыбчо гранату и перепрыгнул через ближайший плетень. Мне в ноги бросился черноголовый пес и заскулил.
— Это дом Ивана Манолова, — сказал мне Сыбчо. — Страшный изверг и фашист, будь он проклят!
Мы направились к дому. Хлопнула дверь, и послышался визгливый женский голос:
— Ой батюшки, разбойники! Что же ты сидишь, Иван?
Мы не заставили себя ждать. Я перешагнул высокий порог и вошел в дом. За мной туда же ворвался Сыбчо, держа в руке пистолет. Иван, сидя в постели, буквально оцепенел от испуга, потом поднял руки, безропотно сдаваясь в плен.
— Давай ружье, Иван! — крикнул Сыбчо.
— Жена, вытащи его из-за буфета! — из последних сил выдавил из себя Иван.
— Если будешь глупить, заработаешь пулю, — предупредил его Крум и поднес гранату к его лицу. — Видишь, стоит мне только снять предохранитель, как из тебя получится фарш.
— Послушай, ну зачем откладывать? — пошутил Сыбчо. — Ты же знаешь, какая это мразь.
— Ну что ты скажешь, товарищ командир, а не расстрелять ли нам его, а?
Я понял, что они шутят, и взглянул на дрожавшего Ивана.
Его жена, до сих пор с недоумением смотревшая на нас, тотчас же принесла ружье.
— Ну, на сей раз мы его простим, — сказал я, — но если он снова возьмется за оружие, то пусть пощады не ждет. Слышишь, Иван?
— Слышу, господин начальник, — захныкал крестьянин и стукнул кулаком по своей голове. — Все, конец, больше не буду, господин начальник!..
— У нас нет г о с п о д, а только товарищи! Мы боремся за свободу народа, а не за личную власть.
Я отдал ружье Сыбчо, в последний раз строго предупредил Ивана, чтобы он не смел действовать против нас, и мы направились к его соседу Димитрию. У того мы хотели отобрать ружье для Крума, но на сей раз нам не повезло. Оказалось, что у Димитрия нет оружия. Сначала мы ему не поверили и повели его за дом якобы на расстрел. В небе тускло мерцали звезды, слабый ветерок шелестел в ветвях груши, а под нею Димитрий клялся жизнью своей семьи, что
Он предложил нам хлеба и брынзы, но мы отказались от всего. Нас не прельщал хлеб тех, кто был пособником фашистов.
Димитрий, провожая нас до ворот, не переставал креститься и благословлять нас за то, что мы подарили ему жизнь.
Мы прислушались. С другого конца села до нас донесся шум, плач и проклятья. Наши товарищи не теряли времени и продолжали операцию по изъятию оружия у фашистских прислужников.
Мы отправились к Гьозтепе, где был назначен сборный пункт.
Винарово утопало во мраке. Казалось, звезды вышиты золотой вязью и, как свадебной фатой, укрывают уже одевшиеся в осенний наряд бунтарские винаровские леса.
У Гьозтепе девять теней сошлись вместе.
Мы пошли по тропинке, ведущей в енишерлийские горы.
В ГОСТИ В ДРАНГОВО
Мы любовались тихим заходом солнца. Вдруг ясное небо начало покрываться мрачными тучами, стало темно. Только на горизонте оставалась розовая полоска. Продолжало темнеть, и дождевые тучи нависли над горами. Вдруг огненная стрела прорезала небо. По ту сторону Айтепе полил дождь, а с нашей, как нам показалось, розовая полоска в небе стала для него словно преградой. Не смел он приблизиться к Айтепе, под сенью которого мы, небольшая группа партизан, обсуждали план захвата власти в одном из сел. Больше того, в этот час мы жаждали захватить Пловдив, чтобы потрясти богатеев этого города. Нас переполняла ненависть. Кто-то мрачно изрек:
— И горы обозлились на нас. Жужжим, как комары, а когда же приступим к настоящим боевым операциям?
— Необходимо действовать, товарищи, причем в более крупных масштабах! — добавил Дыбов.
У меня сердце обливалось кровью. Разве я тоже не мечтал о битвах! Разве мне легко давалось бездействие! Трудно выбрать наиболее верный путь между жизнью и смертью. Облокотившись на винтовку, я часто издали смотрел на дорогие места, родное Брезово, даже ощущал запах дыма, вившегося над трубами домов и напоминавшего о домашнем очаге и свежевыпеченном хлебе. Из этих клубов дыма вдруг выплывал образ отца. Потом его сменял образ мамы, и я явственно слышал ее голос, врезавшийся в мое сердце: «Генко, береги себя, сынок. Опасно оставаться на Айтепе. Много людей там нашло свою смерть, сынок. Помнишь Бойчо? Ему голову отсекли, даже бровью не повели. И Ивану тоже. Проклятый Айтепе! Почему ты не уходишь оттуда? Возвращайся, сыночек!..»
Всего год тому назад на том месте, где я стоял, фашистские палачи обезглавили моих верных товарищей — Бойчо, Ивана и Йоско. Их захватили врасплох на западных склонах Айтепе, в лесу, когда они, замерзшие и изголодавшиеся, зарылись в опавшую листву. После короткой схватки их убили, отрезали головы, насадили на шесты и отправились в село. Ворвались в дом Бойчо. Жандармский офицер подошел к матери Бойчо и с откровенным цинизмом спросил:
— Тебе знакома эта голова? — и, бросив ей на колени голову сына, громко рассмеялся.
Но несчастная женщина уже ничего не слышала: она прижимала к груди еще не успевшую остыть голову. Ласкала волосы своего любимца и в полуобморочном состоянии проливала слезы:
— Для этого ли я тебя растила, дитятко!..
Народ проклинал фашистов и оплакивал ребят, а головы оставались на площади, смотрели на всех широко раскрытыми глазами, словно просили крестьян похоронить их.
Разве может быть что-нибудь страшнее этого?!
Наконец я пришел в себя. Посмотрел на товарищей, на небо, ощупал траву вокруг, и мне показалось, что на моих руках остались следы крови наших товарищей — героев Бойчо, Ивана и Йоско.