Скажи миру – «нет!»

Верещагин Олег Николаевич

Мы втроем разожгли костер на склоне над пещерой и вот час тому как неспешно беседовали друг с другом. У меня было шестнадцать бойцов, у Франсуа – четырнадцать, у Тезиса – восемнадцать. Всего – сорок восемь. По словам грека, у Нори было не больше двадцати бойцов, но его остров представлял собой настоящую природную крепость.

– Здесь пляж, – чертил на песке палочкой Тезис. В медных волосах грека горели тяжелые металлические искры. – Остальной остров – это плато метров пять высотой, по краю – вал. А вот с этой стороны – двадцатиметровый пик. На него тропинка только с одной стороны, а внутри – пещеры, вот он там и обосновался. Его несколько раз выкурить пытались. Не вышло.

– Знаем. – Я подкинул в огонь хвороста. – Значит, плохо думали.

– Хорошо думали, – без обиды возразил Тезис и вздохнул: – Укрепился

он здорово. Наверное, тоже неплохо думал.

– Предлагаю завтра, – Франсуа с хрустом потянулся, – дать всем, в том числе и себе – день отдыха. А послезавтра выйти в поход – на месте решим, что делать. Тез, если наши девчонки останутся с твоими, – ты не сочтешь, что мы решили захватить ваше милое обиталище?

– О чем разговор… – указал Тезис вниз, на пещеру, широким жестом гостеприимного хозяина.

– Оставить девчонок – хорошая мысль… – пробормотал я. – И трудновыполнимая…

– Твоя зеленоглазая не захочет оставаться? – хмыкнул Франсуа. – По ней видно, что эта… как ее, богиню охоты, Тез?

– Диана, – рассеянно ответил тот.

Франсуа снова потянулся и встал:

– Ладно, пойду-ка я спать… Вы тоже не засиживайтесь. И не шалите, малыши, особенно – с огнем…

Он ушел вниз. Я проводил взглядом растаявшую в ночи фигуру и спросил грека:

– Правда, что Нори убил твою девчонку?

– Да, – ответил он из-за пламени.

– Просто так?

– Ему не нужны причины. Он держит рабов, и Стефании еще повезло. Это было недалеко отсюда, на побережье. Она собирала мидии. Ребята видели – прямо на их глазах напали, выплыли на лодке, и когда она выхватила шпагу, то просто застрелили ее из арбалета. Один из его людей; я знаю – кто. С носа лодки и застрелил. И тут же отплыли…

– Ясно… – Я вздохнул. – Моя девчонка тоже едва не погибла. Ее захватил такой же, как этот Нори… только совсем сумасшедший.

– Ты поэтому решил вмешаться в это дело? – полюбопытствовал Тезис.

– Поэтому. И еще много почему, долго рассказывать… – Я помедлил и решился: – Видишь ли, Тезис. Я хочу попробовать, знаешь что? Попробовать сражаться за справедливость. Глупо, да?

– Нет. Думаешь, ты один такой? Ничего подобного, так что особо не гордись – ты не первооткрыватель… Правда, знаешь – они все плохо кончают.

– Все? – уточнил я.

– Практически, – честно подумав, ответил Тезис. – Хотя и не стопроцентно… Ты умеешь читать по-немецки?

– Понимаю и то еле-еле, – признался я. Тезис задумался, тряхнул кудрями:

– Все равно. Я тебе сейчас отдам одну штуку. Может быть, когда-нибудь разберешься. Я бы и сам тебе перевел, – он поднялся на ноги плавным движением, – но не хочу.

– Давай, – слегка удивленно согласился я.

Грек исчез в темноте. Я откинулся на пахучий вереск и стал просто смотреть в звездное небо. Если честно, я не думал ни о предстоящих боевых действиях, ни о непонятном «подарке» от Тезиса… Думал просто о красивом небе. И, кажется, заснул, потому что Тезис возник из ниоткуда – сидел рядом и слегка потряхивал меня за плечо:

– Спишь?

– Да так, отключился. – Я сел, скрестив ноги. – Что ты хотел подарить-то?

– А вот. – Он, не садясь, протянул мне блокнот.

Такими бывают старинные книги – пухлые и в то же время легкие. Наверное, зависит это от качества бумаги, клея, а еще от того, что переплет – из настоящей кожи. Блокнот был именно таким – пухлым и легким, примерно в две мои ладони размером. Кожаная обкладка обложки по краям и на углах отслоилась. Тиснение – похожее на знаменитый скандинавский «звериный» орнамент, – очевидно, когда-то было пробито золотом, но позолота стерлась почти везде, кроме резких углублений. И все-таки я различил на обложке силуэт орла. Примерно так вырезанный, как у нас вырезали разные буквы и символы на обложках «общих» тетрадей при помощи половинок бритвенных лезвий… Кривоклювая птица распростерла крылья, сжимая в когтях обвитую туго сплетенным венком свастику.

– Я нашел его в пещере, когда мы тут обосновывались, – объяснил Тезис. – Он был зарыт в сухой песок и хорошо сохранился…

Я машинально кивнул, открывая легко скрипнувшую, словно на деревянных петлях, обложку. С обратной стороны в нее была врезана необычайно четкая черно-белая фотография: девчонка лет 14–15, красивая, белокурая, одетая

в майку, короткую плиссированную юбку, гольфы под колено и легкие туфельки, держала на отлете теннисную ракетку и улыбалась, как всегда улыбаются, позируя для фотоснимков. Фотография была подписана чернилами, от времени порыжевшими, но обретшими неестественную четкость. Однако подпись я так и не разобрал – и дело было даже не в том, что написано по-немецки, просто почерк был очень вычурный, с завитушками и росчерками. Кстати, весь дневник был написан именно таким почерком – а это оказался именно дневник, числа я вполне разбирал, и они относились к 40-му – 48-му годам нашего века. Постепенно записи становились все убористей, в конце оставалось несколько чистых листов. Пробежав пальцами по обрезу листов, переворачивавшихся с сухим шелестом, я натыкался на рисунки – сделанные карандашом, как и все записи, но очень четкие, чем-то похожие на рисунки Олега Крыгина. В самом начале был нарисован мальчишка моих лет: весело прищурившийся, с короткой стрижкой вроде бы светлых волос (только впереди длинный чуб), возле вздернутого курносого носа – россыпь веснушек, губы раздвинуты в улыбке, на подобродке ямочка. Шею поверх расстегнутого ворота рубашки охватывал черный галстук. Ниже было подписано, и я разобрал: «Ich, Lotar Br"unner». «Я, Лотар Брюннер…» Потом рисунок какого-то плаца, выстроились мальчишки в форме (в шортах, на поясах – кинжалы), развевается большой флаг со свастикой… Портрет Гитлера, но не карикатурный, к которым я привык; на этом Гитлер выглядел полубогом с пронзительным взглядом мудрых глаз – чем-то напоминал Ленина, как ни странно… Снова мальчишки – фехтуют без масок на какой-то лужайке, несколько пар… Спортивные занятия – гимнастика на хорошо обставленном плацу под руководством подтянутого инструктора в форме… Ага! Вот! Урса. Рисовали явно с убитого. Зарисовки оружия урса – это, кажется, уже здесь… Несколько человек сидят на камнях – на разном уровне, одеты почти так же, как мы, в руках и на коленях держат разное холодное оружие… Портрет девчонки – не той, что на фотографии, но все равно очень красивой… Голые мальчишки бесятся в ручье… И еще довольно много неуловимо знакомых зарисовок здешней жизни.

Последнее слово в дневнике Лотара Брюннера я разобрал. Оно было написано отдельно. Больше того – я знал его, это слово.

«Гехаймэ».

«Тайна».

Мелодии цветов с затерянным началом.Я слышу эти ноты, похожие на сны.Итак…Когда-то в старину с бродягой обвенчаласьПрекрасная любовь, дарящая мечты.Прекрасная любовь с бродягой обвенчаласьСвязали их дороги, хрустальные мосты.Прекрасная любовь, нам праздновать не время —Кровавые закаты пылают за рекой.Идем скорей туда – там ложь пустила семяИ нашим миром правит уродливой рукой.Прекрасная любовь, там ждут тебя живые,Позволь себя увидеть тем, кого ведут на смертьТам по уши в грязи, но все же не слепые,Дай разуму свободы, дай чувствам не истлеть.И вот прекрасная любовь влетела птицей в город,И плакал, видя чудо, очнувшийся народ.Трон лжи не устоял, бежал в испуге ворог…Да жаль погиб бродяга у городских ворот.«ДДТ»

…Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвернутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.

– Не спишь? – Она опустилась на груду хвороста. – А я тебя искала, искала…

– Нашла? – улыбнулся я.

– Нашла. – Она удовлетворенно вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась виском к плечу. – Наконец-то я тебя нашла…

– И я тебя нашел. – Я коснулся ее волос. – Поэтому ты завтра останешься здесь. Со всеми.

Танюшка окаменела. Отстранилась.

– Я за полсотни шагов попадаю в щель их маски, – тихо сказала она.