Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
Гребцы пели. Песню перемежали звонкие удары гонга. После долгого шторма пришло полное безветрие, но, похоже, грести парням было в удовольствие.
Мы с Танькой сидели на корме, возле Лаури, лично правившего веслом, расстелив на теплой палубе меховой плащ. Драккар резал океанскую гладь, рождая двойную волну, медленно разбегавшуюся в стороны и угасавшую вдали.
– Да, это уже океан, – сказал я вслух.
– Океан. – Лаури легко довернул весло, ловко сменив ногу на палубе.
И больше нет ни боли, ни тревоги,Есть только песнь, подобная лучу!И юный воин вслед воскликнет: «Боги!Он прожил так, как я прожить хочу!» [39]39
М. Струкова.
– До
Весла на миг замерли в высшей точке размаха – и с удвоенной силой вспороли воду.
– Росстани, – сказала Танюшка.
Я повернулся к ней:
– Что ты сказала?
– Росстани, – повторила Танюшка, глядя на меня внезапно потемневшими глазами – как вода лесного озера, на которую упала вечерняя тень. – Место, где расходятся дороги. Место, где расстаются, Олег.
Когда поднимались травы,Высокие, словно сосны,Неправый казался правымИ боль становилась сносной.Зеленое море пело,Навек снимая усталость,Весне не будет предела,Казалось… А что осталось?Остался бездомный ветер,Осенний звон погребальныйИ лист, последний на свете,На черной дороге дальней.Весною нам все известноИ все до предела ясно.Мы дрались легко и честно.И это было прекрасно.И часто в бою казалось —Победа в руки давалась,И нужно самую малость,Казалось… А что осталось?Остались стены пустыеИ бельма белых портретов,И наши стяги святыеОбрывками старой газеты.И выше любого хотенья,Сильнее любого знанья,Вечное жизни цветеньеИ вечное умиранье.Рассказ двенадцатый
Свой остров
Это была двести одиннадцатая зарубка. Не знаю, зачем я их делал, но я каждый день приходил к этому валуну и аккуратно выскребал вертикальный штрих – новый в длинной веренице, похожей на строй воинов в серебристых латах.
Мы с Таней жили на этом острове почти семь месяцев. И дни… не летели, а плыли, равнодушно, незаметно, одинаково; усыпляли своим монотонным и однообразным ходом. Как вода с камня – кап… кап… кап… Вроде бы медленно-медленно собирается и падает каждая капля, но, глядя на них, можно не заметить, как прошли часы.
И ничего не беспокоило нас. Мир не мог докричаться до нашего островка. Моего и Тани. Только вот в этом благословенном климате сталь быстро подергивалась ржавчиной, рыжей и тонкой – мне пришлось густо смазать все клинки жиром, кроме моего складника и Танюшкиного ножа, которыми мы пользовались постоянно. Временами я снимал оружие со стены нашей хижины и осматривал его, но это происходило редко вначале и все реже со временем.
Когда ничего не происходит, а впереди – вечность, время меняется. Не подумаешь даже: «Вот так можно прожить всю жизнь», потому что жизни наши здесь могли оборваться только насильственной смертью.
А убивать нас было некому…
Я вставал раньше Танюшки и, прихватив ее аркебузу, шел охотиться. Не очень большой, островок тем не менее изобиловал дичью и фруктами. Когда я возвращался, завтрак уже был готов… Проходил в каких-то ничего не значащих делах день, и мы не успевали оглянуться, как уже наступал вечер, и мы разговаривали около костра, а Танюшка пела.
Странно было жить в безопасности. На северо-западной оконечности острова поднимались скалы, с которых Танюшка любила прыгать в океан, вызывая у меня раздраженную зависть. Остальную часть побережья занимал пляж; с северо-восточного конца было видно вдали берега еще одного острова (Танюшка говорила, что это Сан-Мигел, самый большой из Азорских островов). Весь остальной массив занимал тропический лес, постепенно поднимавшийся к центральному плато, где лежало озеро, из которого выбегало в разные стороны множество ручейков, один из которых впадал в океан недалеко
Вообще-то Азорские острова лежат на широте кавказского побережья Черного моря, но их и в этом мире надежно омывал Гольфстрим, поэтому зима здесь выразилась только в том, что стали часто идти теплые дожди. Нас это не очень волновало – еще в начале лета мы выстроили шалаш, и не однодневку, а прочный, надежный, с опорными слегами, несущей балкой и задней стенкой, для которого Танюшка сплела циновку на вход. Оставалось только время от времени подновлять крышу, и нам не страшны были даже ураганы, три или четыре раза за эти семь месяцев налетавшие на наш островок, когда ломались пальмы, а волны захлестывали весь пляж.
Мы загорели до черноты – даже я, хотя уж я-то сгорал моментально (я и сгорел, и сгорел три раза подряд, но четвертого раза не произошло). У Танюшки сильно выгорели ее русые волосы, а зеленые глаза стали казаться совсем светлыми. У меня волосы тоже выгорели до неожиданного темно-медного цвета и внезапно почти полностью исчезло пятно от ожога на боку (Танька уверяла, что это под воздействием солнечных лучей, отфильтрованных ненарушенным озоновым слоем).
Остров для мальчика и девочки… Мы не надоели друг другу. Случалось, что я – или она – уходили куда-нибудь на день, два, а то и три, и почему-то не возникало никакого беспокойства, а была уверенность: сейчас Танюшка выйдет из-за деревьев и скажет: «Привет, я пришла». Она, кстати, признавалась мне, что в мое отсутствие испытывает то же самое.
Да. Свой остров для мальчика и девочки, которые устали быть взрослыми за два кровавых года.
Было у меня и еще одно – неожиданно возникшее! – занятие. Разбирая вещи, я обнаружил в вещмешке блокнот того немца из гитлерюгенда, Лотара Брюннера, который отдал мне на склонах Олимпа Тезис. Я с тех пор и не брался за него. А сейчас взялся, больше от нечего делать, если честно. Сперва просто рассматривал иллюстрации, вспоминая Олега Крыгина и его рисунки. Потом начал разбирать нечитаемый почерк своего немецкого ровесника из 40-х годов. И выяснилось, что почерк все-таки разобрать можно, если некуда спешить. А главное – что я неплохо понимаю написанное.
Станешь тут полиглотом…
Ну так вот. Это и занимало – и довольно приятно занимало – немалую часть моего свободного времени. Я лежал или на берегу, или около шалаша, разбирая строчку за строчкой, а по временам откладывая блокнот, чтобы подумать над прочитанным. Читать было интересно, мало того, прочитанное резко меняло мое отношение к «фашистам». Я даже временами начинал жалеть, что сам не веду дневника.
Хоть его после себя оставить бы…
Я не могу ничего объяснить для себя из происходящего. Мы каждый вечер спорим до хрипоты в самом прямом смысле слова. В самом деле – как объяснить то, что двадцать пять парней из гитлерюгенда попали… куда? Не знаю.
Мама, наверное, уже сходит с ума. Я не заговариваю об этом, виду не подаю. Остальные тоже. Интересно, а думают ли они об этом?
Когда отец подарил мне этот блокнот, я решил, что буду записывать сюда самые важные мысли. Но что делать, если все мысли – важные?! И о том, что есть завтра. И об оружии, которое мы нашли.
Все – важные.
Меня всегда считали умным парнем, но их – мыслей – слишком много для пятнадцатилетнего немецкого мальчишки.
Хайнц с пеной на губах доказывает, что все это – полигон войск СС и нас проверяют для выполнения какого-то важного задания. Как в книжках… Но с другой стороны – все может быть. В пользу этого говорит то, что 3/4 парней – это сироты (сам Хайнц, кстати), а мы, остальные – лучшие спортсмены в своих отрядах. Большинство, кстати, за эту версию.
Юнгвальд никого ни в чем не убеждает. Ему достаточно того, что он сам убежден: это Вальгалла. Боги, а не СС, нас испытывают для Рагнарека.
Конечно. Сейчас… Но кое-кто и в это верит. Да и то сказать – поверишь тут, когда ниоткуда не видно ничего, кроме леса и гор, покрытых тем же лесом. Но это – наша Бавария, сомнений нет, я даже местность узнаю.
Кое-кто еще считает, что мы коллективно рехнулись. Не знаю. В том, что это полигон, я тоже не уверен, потому что сегодня утром во время разведки дошел до Изера. В том, что это Изер, я убежден… Так вот. Вода. Она не просто прозрачная. Она прозрачная, как стекло. А рыбы там столько, что можно ловить руками, что я и сделал.
Такой воды не может быть в Изере в начале 40-х годов ХХ века. Даже в заповеднике.
Боюсь, что это не полигон и не Вальгалла. Даже не сумасшествие… Очень боюсь, что это – остров Рэмполь.
Я выбрал себе хороший палаш (кинжалы у нас всех свои) и топор-бартэ. Допишу на сегодня и начну их затачивать как следует.
Мне кажется, скоро нам это пригодится.