Сказка – ложь…

Липницкая Евгения

Боги свидетели, и древние, которых почитала моя матушка, и новый, что только начал тогда проникать в нашу жизнь со своими епископами да монахами, я боялась, как никогда в жизни. Но страх мой заглушало ликование, пьянящее почище вина – то, ради чего я жила все последние годы, наконец, сбудется! Месть! Такая сладкая, такая долгожданная! Так что, я сделала всё, что она потребовала, без раздумий и колебаний. Собственной рукой я перерезала горло лучшего быка из отцовского стада, чтобы Королева-из-под-Холма начертила его кровью тайные знаки на земле, омыла ею моё лицо, руки и ступни под напев своих заклинаний. Взгляд Бурого ещё не затух, когда соль его жизни, смешанная с хмельным мёдом, коснулась моих губ.

Две золотые птицы на плечах Королевы Фей встрепенулись, ожили, молниями сорвались с места и, повинуясь приказанию своей хозяйки, упорхнули выбирать за меня зёрна из остывшего очага. Засиял ослепительный свет и явились на её зов сияющие белизной

кони, запряжённые в колесницу из чистого золота, которую они несли с такой лёгкостью, как если бы она сплетена была смеха ради из тростника и соломы. В колеснице примчали они окованный золотыми пластинами дубовый сундук, полный самых прекрасных нарядов, что я когда-либо видела – платья да плащи из шерсти, льна и прочих, неведомых мне тканей, столь тонкие, что их можно было продеть в кольцо с девичьей руки, драгоценные меха, искуснейшей работы золотые и серебряные украшения, усыпанные самоцветами и прочее, и прочее, всего было ни разглядеть, ни, уж тем более, перечислить невозможно.

Моя благодетельница выбрала для меня платье белоснежное, лёгкое, словно облако в летнем небе, и сама помогла мне облачиться в него, опоясала золотым с лазурью поясом, украсила мои запястья и шею тяжёлыми браслетами, витым торком 10 и золотой цепью с подвесками, алый плащ с меховой подбивкой сколола на груди усыпанной рубинами фибулой 11 , а на ноги мне обула вышитые золотом туфли из самой мягкой кожи ягнёнка; закончив, она оглядела меня и одобрительно кивнула, видя дело рук своих.

10

Торк, торквес (лат. torques) – кельтское нашейное украшение в виде разомкнутого кольца, разновидность шейной гривны. В языческой культуре кельтов был символом мощи, власти, защиты в схватках с противником, принадлежности к избранному роду. В более поздний период, с приходом христианства, согласно легендам и поверьям, стал наделяться способностями освящать клятвы и карать неверующих.

11

Фибула – застежка для одежды, служащая также украшением, были распространены с бронзового века до раннего Средневековья, когда им на смену пришли пуговицы.

Скажу вам, там было что одобрить! Поймав собственное отражение в полированной крышке сундука, я увидела совершенную незнакомку. Хоть меня и от рождения никто не мог бы назвать дурнушкой, но тут, впору было принять меня за одну из дев-из-под-холма! Руку даю на отсечение, даже родные матушка с отцом не признали бы меня в той красавице!

Довольная результатом своих усилий, она помогла мне взойти на колесницу и напоследок дала наставления, рассказав, что ждёт меня при дворе короля и как следует вести себя в будущем, чтобы выполнить задуманное. Среди прочего, она обязала меня соблюдать три гейса 12 – во-первых, что бы не происходило, покинуть пир, едва пропоют первые петухи, во-вторых, никому не дарить поцелуя раньше, чем буду прилюдно объявлена его невестой и в-третьих, не злоумышлять и не действовать против законного чада своего мужа. Эти условия сперва показались мне странными, но я подумала, что должна благодарить Клиодну за такие заветы, ведь выполнить их будет проще простого, и без промедления приняла их все. Едва растворились в холодном воздухе последние слова моей клятвы, хлопнула она в ладоши и сорвались с места волшебные кони, помчали меня к королевскому замку, так, что только ветер в ушах засвистел.

12

Гейс – ритуальный запрет на какое-либо действие. Нарушение его, как правило, влечёт за собой самые печальные последствия, вплоть до гибели.

2кружка.

Что, милый? Ааа, думаешь, ты знаешь, что было дальше? Как бы ни так, дорогуша! Как бы ни так… Клятые сказочники, чтоб им провалиться, и тут всё переиначили. Но уж я-то непременно расскажу правду, как на духу расскажу! Только плесни ещё чуток в кружку, а то горло дерёт. Вот так! Славный ты парень, и дружок твой тоже! Ну, будьте здоровы!

На чём бишь я остановилась? Ага, пир, точно. Благодарствую, милый.

Так вот, я и опомниться не успела, как кони домчали золотую колесницу до королевского двора, перемахнули, будто лебеди, через крепостной вал, через ров, и стали, точно вкопанные, прямо посреди двора. Ну и переполох же поднялся при этом моём появлении! Кто был во дворе, кинулись с криками зал, кто внутри, вскочили, попёрли наружу. Шум, гвалт, столпотворение, все – и гости, и слуги, побросали еду да кубки, высыпали на крыльцо поглазеть на этакое невиданное чудо, сам

король еле протолкался в первые ряды, а те, кто замешкался, сзади напирают, на плечи друг другу карабкаются, лишь бы хоть одним глазком увидеть из-за чего такое беспокойство произошло. Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться в полный голос!

Король первым опомнился, огладил усы, приосанился и шагнул ко мне с приветствием, а за ним тут как тут молодой королевич – моргнуть не успела, а он уже руку тянет, хочет, стало быть, помочь сойти с колесницы, а сам улыбается во все зубы, как щука при виде плотвы. Эх, ну и хорош же он был! Высок, статен, в плечах широк, в талии тонок, волос тёмный, как дубовая кора в зимнюю пору, румянец во всю щёку, а глаза что твои кинжалы. Не удивительно, что мои сводные сестрицы чуть не передрались, споря, кому выпадет удача привлечь его внимание.

Я, значит, руку королевичу подала, но ни словом, ни улыбкой не удостоила, как научила Королева Фей, только королю поклонилась, едва ступила наземь, и с ним же прошествовала в пиршественный зал. По тому же научению не представилась я ни по имени, ни по роду, назвалась лишь, когда спросили о родителях, сиротою, последней из славного некогда семейства.

Ох и глазели же все, ох и шептались! Сперва меня король сам провёл под кров, усадил на почётное место, королевский сын поднёс сладкого вина, слуги, увидев такое, мигом натащили гору разных кушаний, с поклонами подали мне на бронзовых и серебряных подносах и молочного поросёнка, и оленину, и всякую птицу жареную да копчёную, целого лосося в пряных травах принесли, варёную репу в молоке, свежий хлеб, зрелый сыр, всевозможных грибов да кореньев солёных, печёных, сушёных да жареных, сладкие ягоды, орехи в меду и прочее, и прочее. В жизни до того вечера не видала я столько еды разом! После грубой пищи, какой я вынуждена была питаться в последние годы, у меня в раз глаза разбежались от такого изобилия, но пришлось сдержаться, ведь я твёрдо помнила данные мне Королевой Фей наставления. С тяжким вздохом проглотила я голодную слюну, но на яства едва взглянула и вино лишь слегка пригубила. Зато, когда музыканты вместо величественных и неспешных баллад о героях заиграли задорную плясовую и сын короля в тот же миг словно из-под земли рядом вырос, танцевала я куда легче, чем большинство гостей, шаг мой был твёрд, а голова ясна.

Надо сказать, последнее обстоятельство изрядно способствовало после, соблюдению одного из данных мне запретов, будь я тогда сыта и пьяна, не знаю даже, как бы всё повернулось.

Что? Ой, будет тебе, приятель! Будто ты никогда не был юн, пьян да влюблён! Впрочем, пьян ты и сейчас изрядно, потому, видать, и позабыл остальное. Вот дружок твой, вижу, меня понимает. Верно, милый? То-то! Эх, до чего ж ты славный малый! Тебе вот я не отказала бы в поцелуе, честное слово!

Что бы вы тут не думали, а честь свою я тогда берегла пуще глаза. Хоть королевский сын мне, не скрою, понравился с первого взгляда, но ближе вытянутой руки я подпускать его и без всяких гейсов не собиралась, как бы ни кружили голову его пылкие взоры да сладкие речи. Думаете просто было с ним сладить? Как бы не так! Отказов он, как оказалось, не знал, а упрямства парню было не занимать, да и приглянулась я ему, как ни одна девица ранее, так что, лип королевич ко мне, как пух к смоле. Но я, чуть от танцев дух переведу, сразу вся сама строгость, и по сторонам поглядываю, примечаю, что да как.

Ох и таращились же все, ох и шептались! Мачеха с сёстрами, те чуть от злости не полопались. Ещё бы! Все их старания прахом пошли, ни король, ни уж тем более его сын, на них и не взглянули. Представляю, что с ними сделалось бы, узнай они меня тогда! Но куда им было… Морок, наведённый самой Королевой фей, так запросто даже перед епископом не слетит, не то что от дурного глаза каких-то глупых гусынь. А я от души позабавилась, глядя на их бессильную злобу, и чужую зависть. Но вот, вижу, масла в светильники слуги подлили уж третий раз, стало быть, сообразила я, пора мне пробираться ближе к выходу, совсем скоро пора первых петухов, а значит, как бы весело мне ни было, пришло время пир покинуть.

Однако же легко было сказать, а вот попробуй выполнить! Стоило мне улучить момент, да шагнуть за порог, тут же следом королевич хвостом; даром, что пьян, я скорее шаг, и он тоже, я через двор бегом, а он быстрей – никак не отвязаться! Ох и петляла я, словно заяц от собак! Совсем запыхалась. Хотела было спрятаться за птичником, переждать, пока он уйдёт, но разве тонкие стены из глины с соломой пополам удержат королевского сына? Всего и успела, что немного отдышаться, а он уж тут, как тут, за рукав хватает. Не бойся, говорит, красавица, я зла не причиню, тебе ещё и понравится. Мне бы кричать, да что толку? В замке веселье в самом разгаре, музыка, песни, гомон. Кто услышит? Кто придёт? А если и придут, помогут ли? Кто станет волноваться о чести девицы без имени, когда против сам королевский сын?