Сказка о девяти адептах
Шрифт:
– Как шикарно разлеглись-то – ни обойти, ни объехать, – радовался народ.
Действительно, пара выскочивших на шум младших магистров заметалась, пытаясь обойти некстати … или наоборот кстати? а это для кого как… наконец, распутавшихся и дернувшихся в стороны адептов. Вид мэтра, лихо сиганувшего за парапет… откуда только силы взялись?.. вызвал новую лавину радостных воплей.
– И ты, Рох, и Вы, мэтр… вы оба были просто великолепны, – объявил блондин с изящной, аристократически округлой физиономией, дождавшись относительной тишины. – Спектакль, достойный
И аристократ торжественно приложил руку к сердцу. По его фамильному широкому утонченно вздернутому носу Ольгарт, пожалуй, мог бы даже назвать род. Весьма нехилый, кстати сказать. Этого-то какие демоны сюда занесли? Впрочем, такие вопросы Ольгарт задавал себе уже неоднократно.
Праздник проходил весело. Если б разошедшиеся подопечные еще на… технические, скажем так, детали предстоящего великого эксперимента не сбивались в ходе застольной беседы. С очаровательной такой непринужденностью затеялись вдруг обсуждать, что лучше делать, как, чем и в какой момент. Профессионалы, демоны их раздери. Ольгарт вздохнул и отодвинул тарелку – есть расхотелось. Да, конечно, Ольгарт с товарищами на том давнем отмечании начала своей несостоявшейся новой эры тоже постоянно заводили за столом свои медицинские разговоры. Да, наверное, свежему человеку они тоже могли бы испортить аппетит.
Но есть же разница!
– Рохор, не могли бы Вы показать нам второй акт нашего спектакля, – попросил Ольгарт просто чтобы перевести разговор на другую тему. – Вот пришли Вы к Нуару докладывать о своей промашке, и что?
Ох, это он, наверное, зря. Вряд ли парню приятно вспоминать эту сцену. Да и демонстрировать ее всему народу едва ли хочется – в кабинете Нуара трудно выглядеть героем.
Рохор оторвался от блюда с жаренными орешками.
– Смотрите, – он перехватил у Уйха управление зеркалом, и из прозрачной дымки выплыла свирепая морда Нуара на фоне стрельчатого окна. Интересно, она хотя бы иногда бывает не перекошенной? Увидишь вдруг прямой и неискаженной, так, глядишь, даже и не узнаешь… г-хм… человека.
– Как?! Ты! Скотина! Тварь безрукая! Что б тебя шестизубые черви век пережевывали! – вопил черный архимаг на одной ноте. – Ты что, спал там на ходу, зараза?!
– Я не ожидал, мэтр, – прозвучал хорошо знакомый Ольгарту безжизненный голос. – Он выглядел совсем больным.
– Да? Не ожидал? Да? – зашипел архимаг, его хищно прищуренные глаза приблизились и заполнили чуть ли не все зеркало. – А может ты ему нарочно позволил, а? Пожалел, а? Меня твоя сентиментальность уже до рыжих демонов доконала! – вдруг заорал он во весь голос. Орать ему определенно привычнее, чем зловеще шипеть.
Это Рохор что ли сентиментален? – изумился Ольгарт. – Если он сентиментален, то я уже и не знаю… Нуар что, совсем спятил?
– Давно бы прикончил тебя, если б не жаль было вбуханных усилий. Семь лет тебя воспитываю, дурь вышибаю, но в тебе, похоже, дури немеряно! Не одну сотню лет выколачивать придется. Но я уж расстараюсь ради любимого ученика!
Ско-олько лет воспитывает? – окончательно ошалел Ольгарт. –
– Не ожидал он! Что б в тебе каменные винторогие улитки дырок насквозь насверлили, – заходился ором Нуар. – Да я тебя сейчас… я тебя…
Архимаг на пару секунд затих. Видимо пытался придумать наказание, достойное ужасной провинности ученика. И то ли не придумал, то ли не смог выбрать нужное из обширного списка, нарисованного его богатым воображением.
– На коленях будешь пощады просить! – взвыл он, так и не определившись с самой страшной из возможных кар.
– Нет, мэтр, – все так же бесстрастно прозвучало в ответ.
И вдруг стало тихо. Ольгарт недоуменно покосился на Рохора – у него что, случился сбой отображения памяти? Звук пропал?
Нет, зеркало работало вполне исправно.
– Что? – тихо и ошалело переспросил Нуар после продолжительной паузы. – Ты… как… Как это – не будешь?
– Я виноват и не заслуживаю снисхождения.
– Да-а? – в голосе архимага послышалась некоторая озадаченность. – А может, все же попробуешь? – ехидно поинтересовался он. Весь аж желчью изошел. Ну, хоть орать на время перестал, и то хлеб, а то голова уже побаливает.
– Нет, мэтр, – проговорил лишенный интонации голос.
– Ты что несешь, мерзавец?!
– Вы поступите, как сочтете нужным независимо от моих просьб. Предположить иное означает заподозрить в сентиментальности Вас самого.
Опять пауза… Тихо…
Великие боги, Рохор, он что рехнулся? Что ж он делает? Нуар же сейчас…
– Проси пощады, скотина! – взревел вдруг Нуар так, что заложило уши.
– Это приказ? Простите мэтр, я не понял. Я выполню, но поскольку этому меня не обучали, я бы хотел получить дополнительные указания. Должен ли я громко завывать, или, наоборот, говорить тихо и проникновенно? Должен ли я расплакаться?
Нуар взвыл почти на ультразвуке, резко вскинул вверх растопыренную ладонь, вокруг пальцев которой клубилось полупрозрачное черное облако. Зеркало вдруг потемнело, пол рванулся вверх так резко, что Ольгарт невольно отшатнулся – казалось, сейчас по щеке ударит.
Нет, не ударит. Рука Рохора в зеркале оттолкнула красно-фиолетовый ковер, поставила на место. И снова в глубине зеркала проявилась осточертевшая до боли морда Нуара.
А безжизненный голос продолжал, почти не сбившись:
– Если же да, то должен ли я плакать громко и навзрыд, или, наоборот, тихо всхлипывать? Должен ли я…
Нуар завизжал. Изображение в зеркале задрожало и разбилось, разлетелось в дребезги. Зеркало почернело и медленно растворилось в воздухе.
За столом было тихо. Никто уже не галдел и не смеялся. А потом, после продолжительной паузы, вдруг заговорили все разом.
– Ты нарываешься, Рохор, – медленно проговорил Койер. – Зачем?
– Если ты решил спровоцировать эту скотину убить тебя, ты выбрал неподходящее время, – фыркнул аристократ.
– Да уж! Сейчас у нас самая работа, а ты… – высказался Кивк с оттенком обиды в голосе.