Сказка о ночном музыканте
Шрифт:
Через себя, что слышал пропустить.
Он сердце раскрывал своё, играя,
Желая дать всем это ощутить.
Зал наполнялся лучезарным светом,
Стал ярким и насыщенным цветок.
Дрожа, затрепетал теперь в волненье
Буквально каждый нежный лепесток.
И музыкант
По телу шло волшебное тепло.
Он начал понимать характер звука,
И как приятно ощущать его.
Его игру остановил волшебник:
«Я рад, что у тебя расцвёл цветок.
Признаюсь, что немного сомневался.
Но вижу, дар небес тебе помог.
Возможно, из тебя скрипач и выйдет.
Ну что ж, ступай, до завтра отдохни.
Теперь в оттенках разных ощущений,
Пойдут твои раскрашенные дни…»
Хранитель звуков снова растворился.
«Иди за мной!» – раздалось в стороне.
Его звало настойчивое эхо,
Ведя Давида в комнатку к себе.
Он снова потерялся при ученье,
Не зная время суток на земле.
Внутри была ужасная усталость,
Желание побыть чуть в тишине.
И было почему-то одиноко.
Успех хотелось с кем-то обсудить,
Но рядом находилась только скрипка,
Что звуками умела говорить.
Давид поел и лёг, уснув мгновенно.
Вот так и потекли рекою дни:
Учеба и несложная работа
В пещерах, скрытых от людей вдали.
Промчались так не месяцы, а годы.
Окреп и возмужал наш музыкант.
Упорно продолжая заниматься,
Он ежедневно шлифовал талант.
Ему известны были все оттенки
Трёх основных и смешанных цветов.
Как не были б коварны и прекрасны –
Он рассказать о каждом много мог.
Нельзя сказать который был любимей.
Он в каждый звук чуть вкладывал себя.
Пока играл, его запоминая,
В минуты эти жил его любя.
Теперь, как в первый раз, цвет ярко-алый
Нисколечко собою не пугал.
В нём было, что внушало уваженье:
Любовь и страсть, энергия, накал…
Цвет синий говорил о постоянстве,
О верности, печали, чистоте.
Зелёный, как сплетение двух красок –
Нёс жизнь, покой, гармонию в себе.
Оранжевый – тепло и вдохновенье,
Успех и чувственность, зависимость и лень.
А фиолетовый – духовность и мечтанья,
Власть, мудрость и последний миг и день.
Коричневый – стабильность, плодородье,
Надёжность, безопасность и уют.
Цвет чёрный –
Смирения и страхов, что не ждут.
Но больше покорял, конечно, белый.
Присутствие его почти в любом
Всё делало гуманнее, светлее,
Нежней и целомудренней притом.
Сам по себе он говорил о многом:
От звуков исходила чистота,
Невинность, воплощённая духовность,
Гармония со всеми и всегда.
Теперь знал парень многое о цвете.
Хранитель звуков это признавал,
Но всё же, чтобы к сердцу достучаться
Багаж из знаний был ничтожно мал.
Настало время изучить движенье:
Медлительность, порыв и быстроту,
Загруженность, воздушное паренье,
Недвижимость, людскую суету.
Потом включились образы, характер,
Из чувств: блаженство, счастье, даже боль,
Веселье, ликование и радость,
Уныние, восторг и непокой,
Досада, огорчение и жалость,
Грусть, скорбь, невыносимая тоска,
Тепло, оледененье, жар, усталость,
Печаль сердечная, что юноше близка.
На это вновь ушли не дни, а годы,
Но музыкант играл уже рассказ,
Который восхитить бы смог любого,
Лишь окажись с ним рядом в этот час.
Но кто с ним находился в те минуты?
Учитель, эхо – больше никого.
Играть на воле, утром в свете солнца,
Чтобы привлечь к себе – запрещено!
В пещеру вход был тайной недоступной.
Ему, итак, дозволено с лихвой.
Он видел каждый день большое солнце,
Деревья с распустившейся листвой,
Хранящие покой седые горы,
Парящих в небе птиц над головой,
Ручей, что веселился, удаляясь,
И облака, что слёзы льют порой.
Об этом и играл Давид ночами.
Да, это было ночью, а не днём.
Тогда он посвящал себя рассказам,
Что складывал в убежище своём.
Он позабыл, как выглядели звёзды,
Волшебная красавица луна,
Обычное, пусть ветхое жилище,
Морская, в берег бьющая волна.
Всё начало из памяти стираться.
Теперь ему хотелось убежать,
Насытиться огромным, чудным миром,
Чтоб музыкой всё после передать.
А выйти в непроглядной тьме наружу
Со светом сложно, без него – нельзя.
Настолько там запутаны дорожки,
Что выход не найдётся без огня.
И вот однажды, утром на прогулке,