Сказка о принце. Книга первая

Чинючина Алина

Когда ее вели гулкими переходами и коридорами тюрьмы, Вета дрожала так, что подгибались колени. Стараясь, чтобы не слишком заметен был охвативший ее озноб, Вета стиснула зубы и как можно выше подняла голову. Еще не хватало показывать им свою слабость. Перед массивными дверями зала суда она приостановилась и глубоко вдохнула. Все, что угодно, но пусть уже поскорее. Ее охватило тяжелое, пугающее безразличие.

Под высоким, сводчатым потолком металось эхо от множества голосов. Узкие окна распахнуты, в золотых лучах плавают пылинки. Истертый сотнями ног узорный пол под ногами, скрипучие деревянные скамьи ярусами уходят в высоту. В глазах

рябит от многоцветья одежд, и это так не вяжется с чопорным и строгим убранством зала. Черные одежды судей, черные с золотом мундиры солдат, черное дерево столов – и одинокая черная конторка в центре зала. Обычно здесь стоят подсудимые… И кажется порой, что тени их беззвучно шепчут что-то; сколько их было – помнит ли их имена хоть кто-то, кроме пыльных бумаг в архивах и тюремных решеток… Обычно здесь стоят по одному. Кто же мог предвидеть, что на этот раз их будет так много - сразу?

В тесной деревянной загородке, где во время слушания полагается сидеть подсудимым, места оказалось слишком мало для полутора десятков человек. Вета впервые после того злосчастного бала увидела их всех – вместе. Золотая молодежь, сливки общества, элита страны. Все – в кандалах (зачем?), исхудавшие и бледные нездоровой синевой людей, много дней не видевших солнца. Упрямо сжатые губы, отчаянная решимость в глазах – даже у самых младших. У многих – надежда: оправдают? Одежда не тюремная, своя, не рваная, но грязная – не различить цветов. Следов пыток, кажется, ни на ком не видно, хотя это еще ничего не значит.

Места на скамье уступили пятерым девушкам. Ян украдкой стиснул ладонь Марка, что-то сказал; оба ищут глазами принца – но его, единственного, почему-то нет. Почему? Улыбки, кивки, робкое оживление, шепот. Вета, Жанна, Маргарита Этескье, Анна Лувье, Агнесса Конен… вперемешку сидели давние недруги и лучшие подруги, ссорившиеся из-за пустяков и мирившиеся, кокетничавшие и спорившие из-за внимания молодых людей… вот они, их кавалеры – окружили своих дам живой стеной, словно еще нужно их от кого-то защищать, словно что-то еще будет впереди; сжаты пальцы, и губы незаметно шепчут молитвы, и даже сейчас они разбились на пары, ведь это – первое за несколько месяцев свидание, и будет ли еще...

Вета украдкой взглянула в зал. Переполнен. Еще бы, какое непривычное и шокирующее зрелище – судят тех, кто сам судил, тех, кто имеет право распоряжаться чужими судьбами. Родственники, друзья – самые знатные фамилии заняли места на первых рядах. Вета увидела мать и отца – мать постарела, горькие складки залегли вокруг губ, отец обнимает ее за плечи, оба неотрывно смотрят на дочь. Стиснула руки принцесса Изабель, с надеждой смотрит вперед, отыскивая глазами брата; оглядывается удивленно и недоверчиво, шарит взглядом по залу. Шепот, говор, шелест в зале, открыта дверь в коридор, но все равно – духота, дыхание многих людей давит, несмотря на распахнутые окна.

А за окнами – птицы. Свобода, сочная зелень – уже конец июня, свежее дыхание сада. Господи, пронеси…

Напудренные парики судей едва заметно качаются, шелестят свитки. Почему же они не начинают? Вета не знала, как должно проходить это все; почему изумленный шепот то и дело вспыхивает в зале? Полный, усатый судья скользнул взглядом по лицам обвиняемых и взял со стола, развернул с важным видом длинный свиток. Откашлялся, ударил деревянным молотком на длинной ручке.

– Слушается дело о государственной измене и покушении на жизнь Его Величества короля

Карла Третьего Дюваля. Согласно воле Его Величества, так как вина подсудимых не вызывает сомнений, суд счел нужным перейти сразу к оглашению приговора…

Кажется, у нее что-то со слухом, отрешенно подумала Вета. Выключились звуки, исчезло все, поплыло перед глазами. Кристиан Крайк осторожно взял ее за руку. Приговор – уже, так сразу? Без разбирательств, без защиты? Так не бывает!

Зал удивленно загудел – и смолк.

– Подсудимый виконт Ян Рауль Дейк обвиняется в устроении заговора против Его Величества короля Карла Третьего, сношением с иностранными державами, врагами короля и короны, взяточничестве и растрате…

Слова падали, и временами Вета даже могла разобрать их. «Обвиняются в государственной измене…» - это про них, про нее, это она обвиняется… в измене? «Преступление против короля и короны…» - неправда, они ничего плохого не сделали! «Волею Его королевского Величества…» - какие пустые, ничего не значащие звуки. Что-то там было еще, еще, еще… А потом ударило: «приговаривается…»:

– … и приговаривается к лишению всех имущественных прав, титула, прав наследования и наследования всех потомков, а также к каторжным работам – бессрочно…

Падали, как тяжелые булыжники, фамилии, имена и титулы – а она ничего не слышала.

– … подсудимый барон Кристиан Юханнес Крайк…

– … подсудимый граф Эдмон Анри Лувье…

– … подсудимый граф Марк Филипп де Волль…

Сознание выхватило почему-то имя Марка де Волля и отключилось на фразе «бессрочные каторжные работы»… что-то еще было сказано про Жанну Патрицию Боваль, потом потонуло в общем крике имя Агнессы Маргариты Конен. А потом по ушам резануло ее собственное имя – и почти сразу – «каторжные работы сроком на десять лет».

Судья смолк, откашлялся, опустил свиток на стол.

– Во имя короля и короны!
– и снова ударил молотком.

На зал упала тишина. Такая, что муха пролетит – слышно. А потом ветром пронесся по рядам – аааххх – стон всеобщего изумления и отчаяния, взорвавшийся плачем одних и смехом других.

Окрик распорядителя перекрыл поднявшийся шум.

Ян протиснулся к загородке, сжал пальцами деревянные перила. Лицо его было белым, как бумага, но голос зазвучал четко и громко – и ворвался в сознание Веты, словно сдернули платок с глаз, словно вынули затычки из ушей.

– Перед лицом своего короля и своего народа, перед Богом и людьми свидетельствую – мы невиновны. Никто из нас никогда не имел ни намерения, ни даже помысла о том, чтобы причинить вред Его Величеству, - Изабель вздрогнула, как от удара, и отвела глаза.
– Клянусь в том… жизнью своей и честью. Все, в чем обвиняют нас, - злой умысел. Мы не в силах доказать это, и Бог вам судья, наши судьи. Мы невиновны.

– Мы невиновны! – раздались выкрики… кажется, это Артур, и Кристиан, и Йорген Редга.

Зал заволновался.

– Перед Богом и людьми свидетельствую – за этим обвинением стоит злая воля и умысел герцога Гайцберга, - так же четко и громко проговорил Ян, - и время докажет, что мы были правы...

Зал загудел, судьи повскакали с мест, солдаты метнулись к осужденным.

– Молчать! – заорал судья. – Уведите осужденных!

Ян пытался выкрикнуть еще что-то, но в поднявшемся шуме потонули его слова. Стража заломила ему руки и потащила к выходу. Зрители повскакали с мест, в зале истерически зарыдала какая-то женщина.