Сказка о сказке
Шрифт:
Съехали и сразу остановились, потому дальше горка-труба решила наверх подняться. Она словно издевалась! Или ей всё равно было – что вниз тянуться, что вверх. Но маленьким подружкам это было не всё равно, ох как не всё равно. Ладошки и кроссовки старались зацепиться за стенки и скользкий пол, но ничего, почти ничего у них не получалось. Хорошо, что новая горка была не совсем гладкая. На ней были маленькие уступы и бугорки – вот к ним ладошки, кроссовки, локотки и коленки еле-еле могли прилипнуть. И потому подруги всё же ползли вперёд и вверх – как черепашки, карабкались, сопели, пыхтели, чудом держались. Чудом! Но с каждым ма-леньким неза-метным
Фу-ух! Какое-то время они лежали, не шевелились, набирались сил, приходили в себя. Потом сели.
– Фу-ух! Не получится так, не получится! Надо что-то очень хитрое придумать, что-то очень хитрое.
Эли это про себя сказала, а Люси – вслух. Она наклонила голову, будто решила бодаться и смотрела на горку-трубу, как на вредную-превредную. Только ничего не могла придумать, непонятно было, как эту вредину победить.
Эли тоже не знала, что с этой врединой можно сделать, но отдышалась и упрямо полезла вверх. И Люси и тоже полезла. Они снова ползли и боролись, чудом держались, стонали и охали. Но как добрались до черты, где держаться было невозможно, опять плюхнулись и поехали вниз ногами вперёд. Или ногами назад, можно и так сказать.
Потом они ещё раз попробовали и опять плюхнулись. Потом ещё и ещё, и ещё раз. Упрямства у девчонок было много, но трубе это было как-то всё равно. Она была просто крутая и скользкая – как ни старайся, ни за что надёжно не зацепишься. И потому девчонки чувствовали себя ужасно беспомощными – как букашки, что карабкаются на веточку, карабкаются долго-долго. А потом лёгкий ветерок налетает и стряхивает их на землю – букашек. Обидно! И лежат они брюшком вверх, только лапками шевелят. А поделать ничего не могут, что ж букашка можешь поделать?
Не то десять раз подруги пытались одолеть вредную трубу, не то двадцать, но… не одолели. В каждый раз, в каждой попытке появлялась маленькая надежда, что ещё чуть-чуть, что ещё вот-вот, и они доберутся до невидимой чёрточки, где труба им уступит, перестанет быть крутой и вредной. Но она почему-то не переставала, и маленькая надежда пропадала, когда подруги скользили с горки обратно вниз. И чего они только не испробовали! Прилипали к гладким стенкам, вытягивались во весь рост, держались за потолок, дрожали и охали, до боли кусали губы. И всё это – чтобы медленно, медленно доползти вверх до невидимой черты, а потом быстро и просто съехать вниз.
– Всё, дар! Всё! Кажется, этот путь мы проверили. – Люси лежала на животе, даже переворачиваться не стала. И слова не говорила, а сипела сквозь зубы. – Ничего мы тут не найдём, только потеряем…
Тут Люси перестала сипеть. Просто сжала губы и рот скривила от обиды. Из уголка правого глаза у неё поползла маленькая слеза.
– Да. – Эли села на свой рюкзак. Сейчас отдохнем немного, дар. И обратно пойдем. Да не плачь ты. Бог с ней, с этой трубой вреднючей. У нас ещё две дороги остались.
– Кто плачет? Я плачу!? – Люси вдруг рассердилась, так рассердилась, что даже обижаться не стала. – Ну, я ей сейчас покажу!!!
Она крепко
В этот миг она поскользнулась, плюхнулась на живот и, смешно хватая руками скользкую вредину, поехала обратно, врезалась ногами в свой зелёный рюкзак, налетела на Эли, сбила её, как кеглю. И в одну секунду всё повернулось, перевернулось, запуталось, закувыркалось большим клубком, из которого только руки и ноги торчали и дёргались. Руки и ноги.
– Всё, дар! Всё! Хватит пытаться, эту дорогу мы точно проверили.
Эли барахталась где-то между Люси и двумя рюкзаками, никак не могла высвободиться, но почему-то развеселилась, а потом стала хохотать и всхлипывать одновременно.
– Не знаю, чего ты смешного нашла.
Люси наконец выбралась из комка и поползла от него, сердито отпихивая ногой рюкзак, но он цепко поймал её ногу зелёными лямками. Люси ещё раз мрачно оглянулась – на рюкзак, на Эли, что уже не могла смеяться, сил не было, только охала и утирала слёзы. Это было не очень смешно, но Люси почему-то тоже начала прыскать смехом. Всегда так было: если одна подруга смеялась, другая не могла удержаться. Видно, по-настоящему злиться и сердиться они не умели, а смехом себя так заводили, что остановиться не могли. Хохотали, пока, казалось, вот-вот – и губы, и щёки отвалятся. И живот тоже отвалится.
И сейчас они нахохотались вволю и утешились. Потом отдышались, пожевали на дорожку конфет, выпили пару глотков ещё тёплого кофе из термоса. И уже без всякой задумчивости отправились обратно, на распутье.
XI
Эли и Люси отправились обратно – туда, где странная лестница тремя ветками разошлась. Они знали, что ждёт их на обратном пути: сначала надо будет забраться на маленькую горку, а потом пройти по не очень длинной, но жутко скользкой трубе. Когда девчонки шли по ней в первый раз, она им такой показалась – жутко скользкой. Но сейчас они на гладкую горку взобрались без особого труда, и по трубе пошли почти как по ровной дороге – как будто труба перестала вредничать, будто поняла, что подруги уже не будут с ней бороться.
– Ну что, теперь направо попробуем? – девчонки легко добрались до развилки, и настроение у Люси заметно улучшилось.
– Давай направо, – согласилась Эли, – всё равно придется туда пойти, если прямо не получится.
Эли говорила, чуть улыбалась – не было повода волноваться. Но почему-то на душе у неё было не очень спокойно, словно что-то тяжёлое на душу положили, а что-то непонятное скребло изнутри, будто спрашивало чуть слышным голосом: «Что, дарагая? Думаешь, на правой дороге будет всё хорошо, да?» Эли не знала, что можно ответить этому голосу, но пугаться сильно не стала. Секунду подумала и решила, что не стоит доверять всяким голосам. Может, они верно подсказывают, а может так – попусту пугают. Никто этого не знает! И потому Эли отбросила лишние мысли и отправилась вслед за Люси, которая больше любила делать, чем раздумывать, и уже ловко шагала по ступенькам, что вели направо.