Сказка о том, как Иван женился...

Игнатьев Александр

У Димона что-то холодеет в груди, и он, боясь спугнуть впервые самостоятельно высказываемое хозяину мнение, начинает торопливо показывать фотографии из Гёбекли-Тепе. На одной из них изображён космонавт с чемоданчиком в руке и укреплённым на шлеме бластером.

— Вот он, зарядник. Сто пятьдесят семь километров до Шанлыурфа, там турецкий Стоунхендж. А оттуда — на озеро, пятьсот сорок, срежем даже.

***

— Конечно, мам! Всё хорошо у нас, мам! Да ещё решили денька четыре поплескаться, море тёплое! Позвоню, мам! — энергично

размахивая руками, словно изображая летящий в небе кукурузник, кричал на весь берег Лёха.

Разъединившись, он деловито сунул почти разряженный мобильник в рюкзак и сообщил в пространство:

— Импортных денег нет, связи нет, паспорта внутренние, консервы на исходе. Живём!

Пространство бессердечно промолчало, не выказав заблудшим путешественникам никакой поддержки.

Сашок, признанный самым разумным и бережливым в компании, а потому являющийся хранителем кассы, вздохнул и, неторопливо достав пакет, резюмировал:

— Геолокация у Ваньки есть. Идём на промысел. Там, где нас приземлило, росли баклажаны. Левее километра три — бахчевые культуры. Совсем рядом с нами - помидоры у дороги. Много не брать. Лазаревы ловят рыбу.

Небольшое поселение рядом с городишкой Эрдемит окружали бахчи и огороды, вдалеке на склонах холмов виднелись сады. «Туристов поневоле» окружала яркая духота долины, расположенной между потухшими вулканами и обладающей удивительным микроклиматом. Вдоль дороги рос жасмин, и серая полоса асфальта, казалось, пропахла этими белыми, почти пластмассовыми лепестками так, что сама стала частью живой природы. Умытая утренним туманом растительность уже забыла о росе и, высыхая под жгучим августовским солнцем, дарила людям плоды удивительных размеров.

Ребята сорвали три баклажана, размером напоминающие кабачок, обчистили помидорный куст, наполнив пакет пряно пахнущими полукилограммовыми плодами, и с большим трудом выбрали около дороги самый скромный арбуз, килограмм на восемь-десять. С трудом таща свой обед к берегу, они встретили своего вчерашнего знакомого, который неодобрительно щелкнул пальцами и покачал седой головой.

— Засыпались, — только и сказал Лёха.

— Будем надеяться, что за три помидора не сажают, — заметил пыхтящий под арбузом Витёк.

*

К вечеру в котелке варилась уха, вовсю дымились баклажаны и охлаждался в озере арбуз. Опасения были забыты…. Временно. Ну не может же им все время не везти, а? Должен же у судьбы быть какой-то лимит на пакости? На взгляд парней, этот самый лимит был превышен как минимум лет на пять вперед.

Шелестящий прибой ловил последние лучи занавесившегося лёгким туманом солнца, когда к пляжу подъехал старенький пикап. Из машины вышел Саид. Ребята подскочили.

— Эй, русскиш! На лахмаджун, горячий, жена дала.

Улыбающийся дед потащил с сиденья коробку густо смазанных соусом и мясом блинов.

Над морем взмыл ликующий вопль. В нем при желании можно было различить безмерную степень благодарности, извинения

за стыренные овощи, восхищение добротой турок в лице их достойного представителя и даже раскаяние в недостойных подозрениях на его счет. А также вернувшуюся веру в свою счастливую судьбу (почему-то с легким матерным оттенком).

Садясь за руль, старик усмехнулся и подумал:

— Студенты везде дети. Моего в Анкаре тоже угостят…

———————————

*Хованское кладбище в Москве

Глава 20

Небо, без единого облака, приобрело к трём часам пополудни матово белый оттенок, от мощного реактора раскалённого и совершенно озверевшего светила, которое, немилосердно поливая землю с самого утра, превратило окружающий мир в подобие духового шкафа, с тщательно прожариваемым в нём праздничным обедом .

Мощный движок немецкого автопрома легко справлялся с проблемой охлаждения внутреннего пространства, но, когда плавно урчащие поршни прекратили преобразование энергии сжатого газа в энергию поступательного движения, и машина, наконец, заняла одно из многочисленных мест на пустовавшей без туристов стоянке, у Андрея Дмитриевича не возникло ни малейшего желания искать недостающую деталь оружия массового уничтожения.

— Может, вы быстро осмотрите свои развалины и в путь? — засомневался он, поглядывая на валяющиеся камни. — Здесь можно застрять на несколько суток, разыскивая «то, не знаю что».

Но, вздрогнув от пронзающего взгляда горящих от нетерпения глаз своего немецкого друга, прокурор покорно открыл дверь.

Жара, напомнившая родную дачную парилку с вениками, ударила в грудь, и, достав из сумки запасную футболку, попавший в очередную переделку археолог «по неволе», накрутил её на голову, и побрел за весело ускакавшими исследователями.

— Всё найдём! Всё будет! — грозился он. — Но не сразу! И не сейчас! И не факт, что у нас!

Вокруг не было никого, только одинокая табличка, с гордым английским «viewing the exhibition», звучащим двусмысленно под понятным «Exit» свидетельствовала о периодическом нашествии любителей старины.

Древний лабиринт из потрескавшихся от времени булыжников казался простым нагромождением брошенного нерадивыми строителями материала. Впереди сновали три исследователя, делающие попытки залезть в каждую трещину, и, возбужденно о чём-то рассуждающие.

Спустя пятнадцать минут блужданий по адской жаре, перед туристами, наконец, предстали первые, едва заметные на старых камнях, изображения. Хенрик был в восторге. Совершенно не реагируя на пышущие огненными горнами развалины, он судорожно нажимал и нажимал на спусковую кнопку затвора своего «Никона».

Прокурор, забравшись на камень, с высоты также довольно подробно изучил изображения странно выглядящих людей с большими носами и густыми бородами.

— Армяне, — громко констатировал он.