Сказка старого эльфийского замка
Шрифт:
— Спасибо. А то я сильно мерзлявый, а у тебя тут совсем не лето, — пошутил пацан, ерзая у нее под рукой и устраиваясь поудобнее. А потом с чисто детской непосредственностью вернулся к прежней теме: — Ну, слушай. Никто меня специально не уродовал и не избивал, как ты, похоже, подумала. Кое-кто говорит, что в этом повинна моя мать, которая долго не хотела признавать, что снова в тягости и лечилась от всяких болезней, чем не попадя. Но лично я склонен думать, что во всем виновата магия отца. Ты же знаешь, что маги бесплодны? Во-от, а у батюшки Дар был запечатан почти до двадцать второй зимы. Мои братья родились еще как бы от обычного мужчины. А потом, когда он стал практиковать, все посчитали, что детей больше и у него не будет. Но обычно ведь
— То есть, ты считаешь, что Дар отца развивался по нарастающей, а уже имеющаяся способность иметь детей, затухала в нем тоже постепенно? — сделала вывод Лисса из слов мальчика.
— Угу, — с достоинством кивнув головой, подтвердил он.
— И ты сам да этого додумался?! — пораженно воскликнула девушка. Все же мальчик был еще мал для таких сложных умозаключений.
— Ну, нет — не совсем… — чуть сбавив нравоучительный тон, пошел на попятную Арин, — где-то что-то услышал, где-то что-то сравнил, ну, и что-то додумал сам. Я, знаешь ли, очень много читаю! И потом… ты, наверное, из-за моего роста подумала, что мне меньше зим, чем есть на самом деле?! Сколь даешь? — и хитро глянул на нее искоса.
После получаса общения и его последних слов Лисса, конечно, уже догадывалась, что относительно его примерного возраста вначале была не права. Но разочаровывать ребенка не стала — уж больно заинтересованным и ожидающим ее промаха взглядом он глядел на нее. А, как она подозревала уже, радостных и интересных моментов в жизни этого малыша было не много.
— Ну-у… зим семь— восемь… — выдала Лисса первую версию, что пришла ей в голову, когда она только разглядела мальчика.
— А вот и нет! Через месяц мне будет уже одиннадцать! — выдал он тоном, которым говорят, как минимум о грядущем совершеннолетии, и гордо вскинул он голову.
Девушка, как от нее и ожидалось, пораженно покачала головой. Говорить, что и одиннадцать зим еще никак не взрослость, она, конечно, не стала. Впрочем, ей и самой до второго — полного, совершеннолетия, еще стоило дорасти. И дожить…
Вдруг, в отдалении раздался скрип отпираемой решетки. Мальчик подхватился и, вынырнув одним махом из-под ее руки и полы плаща, кинулся к потайному ходу. Уже в самой дыре он остановился и, обернувшись, шепотом бросил:
— Это тебе трапезу несут. Я пережду и вернусь после. И это… не обижайся, но так надо. А то этот меня тут унюхает чего доброго — с него станется, — и с этими словами Арин что-то достал из кармана и бросил на середину комнаты, а сам под шорох сдвигаемого камня скрылся в проходе.
Не успела стена встать на место, как это что-то вспыхнуло и выпустило клубок дыма.
К тому моменту, как отпирали уже комнату, дым рассеялся, а по помещению плыл… плыла страшная вонь — к усилившемуся запаху плесени добавились еще и весьма впечатляющие «ароматы» гнилых фруктов и мышиного дерьма.
В общем, когда оборотень с подносом зашел в дверь, Лиссы он не увидел, а только, скорее всего, услышал — ее выворачивало в туалетном закутке.
— Фуй, что за гадостью тут у тебя воняет?! А еще девица из благородных! Что, без прислуги сама совсем жить не умеешь? Остатки от еды выкидывать надо, а не в угол кидать! А то вон и мышей уже развела, скоро и крысы объявятся! Если еще раз такое учую, то посажу на один хлеб и воду, даром, что господином велено тебя прилично кормить. А то путь сам приходит сюда и эту гадость нюхает! — под это недовольное бурчание раздался сначала стук подноса, поставленного на стол, и, конечно же, вторивший ему дзинь посуды, потом шуршанье у камина и уже
И, как и ожидалось, стоило скрипу и стуку закрываемой решетки отзвучать, раздался шорох трущегося друг о друга камня — мальчик возвращался в ее комнату. Лисса вытерла носовым платком умытое холодной водой лицо и пошла ему навстречу.
— Арин, будь добр, больше так не делай. У меня есть флакончик с духами — так что лучше мы им воспользуемся в следующий раз. А то ты-то уходишь, а я-то здесь остаюсь. Не забывай, — попеняла она ребенку, зажимая нос влажным платком.
— Ой! — воскликнул тот, морща нос, — Я и правда, кажется, перестарался. Не правильно рассчитал дозу. Я ведь точно не знал размеров этой комнаты, когда собирался сюда. Прости меня, пожалуйста! — и с этими словами взмахнул руками, пробормотал какие-то слова и открыл створку одного окна. Тут же ветер, что сегодня не сильно-то и зверствовал на улице, вдруг вспомнив, что он зимний, мощный и главный над этими землями, сорвался с вышины тяжелого пасмурного неба и прямиком ринулся к ним в комнату. В миг, выморозив не только мерзкий запах декокта, но и все помещение.
— Щас, подожди… — сквозь зубы прошипел маленький волшебник, уже с видимым напряжением поводя руками. Ледяной мощный напор явно ему сопротивлялся, и мальчику пришлось кричать в голос, произнося слова обратного заклинания. Так что, когда последний порыв, развернувшись вылетел в окошко, кажется даже немного погнув кованную решетку, мальчик захлопнул створку и с разбега юркнул в руки к Лиссе. И уже зарываясь где-то у нее подмышкой в складки мехового плаща, стуча зубами, выдал:
— Ты д-д-д, не руг-г-гай м-меня, л-ладно? Я д-д-д не хот-тел-л, я т-только у-учусь д-д-д…
— Подожди! — спросила Лисса, вдруг догадавшись, — ты что, сам учишься? У тебя нет наставника?!
— Конечно! О моем Даре вообще никто не знает! — с жаром воскликнул мальчик, видно забыв даже от возмущения ее непонятливостью, что он мерзнет. По крайней мере, голову из-под плаща он высунул, а зубы его больше не стучали. — Ты, вообще-то, первая, кому я показал его! Но только потому, что ты тоже не любишь моих родителей и им точно ничего не расскажешь!
Мда, наивность доводов в рассуждениях ребенка поразили даже Лиссу, тоже, в общем-то, не особо сведущую в интригах. Хотя, конечно, у нее уже имелось понимание о том, что окажись на ее месте другой человек, то он мог и воспользоваться этой информацией на пользу себе.
Но так как девушка, естественно, ничего подобного делать не собиралась, то и заговорила она совсем о другом — более поразившим ее понимание:
— Арен, ты говоришь странные вещи! Я — понятно, почему не люблю твоих родителей. Они меня обманом заманили сюда и заперли в темнице, а сами пытались убить дорогих мне людей. И я уж не говорю, что они замыслили целый переворот в королевстве! Слава Светлому, что мой жених и опекун живы, да и король Кайрен тоже! Так что ясно, как день, что мне герцога и герцогиню любить не за что! И я очень рада, что у них ничего не получается с захватом власти… хотя на моем положении, наверное, это скажется не лучшим образом… Но вот почему ты своих родителей не любишь? Неужели только за то, что они тебя свету не показывают?
— Понимаешь… — протянул мальчик задумчиво, явно подбирая слова, чтобы доходчиво ей что-то объяснить, — ты вот ни разу не упомянула своих родителей. Их у тебя нет?
— Нет. Они умерли. Давно… маму я и не помню, а папа почти восемь зим назад, — подтвердила девушка его догадки.
— Но ты упоминала опекуна, о котором волнуешься сильно, — продолжил свою мысль мальчик.
— Конечно, волнуюсь! Хотя он и не человек, а оборотень, но знаешь он какой?! Заботливый, добрый, внимательный, веселый! Я его люблю так, как будто он мне родной по крови! Не отец, конечно, я того хорошо помню, но как бы дядюшка или старший кузен, — в волнении стала убеждать она Арина.