Сказка в дом стучится
Шрифт:
— Я тебе совсем не нравлюсь, да?
Его губы были совсем рядом, но не касались моих, хотя я и чувствовала исходящий от них пар. Точно на морозе. Да, меня затрясло, как при минус пятнадцати. О, да, минус пятнадцать лет. Когда он подхватил меня на руки на больничном крыльце, у меня тоже сердце остановилось.
— Никакого шанса?
— На что? На субботний вечер, плавно перетекающий в воскресную ночь?
Он молчал.
— Тебе нужно закрыть со мной гештальт?
Он молчал.
— Валера, я не могу так… На одну ночь. Я не практикую
— Почему только на одну? Почему не на две?
Я бы хотела рассмеяться, но не могла. Лицо окаменело.
— Потому что с тобой у меня не может быть отношений.
— Почему?
— Потому что я чайлдфри, а ты — нет. И я не буду красть тебя у Никиты. Это жестоко.
— Ты никого ни у кого не будешь красть.
Он сильнее сжимал руки у меня под грудью, но не поднимался выше, не пробовал соски на твердость. Их и так было видно невооруженным взглядом. Он проверял твердость моего решения. Нет, нет и ещё раз нет.
— Буду, и ты это прекрасно знаешь. Поэтому нет.
— Только поэтому? Из-за Никиты?
— Нет! — почти выкрикнула я, испугавшись, что он может отыграться на ребёнке за попранное мужское достоинство. — Я тебя не знаю, как мужчину. Как человека… Поэтому и отказываться мне толком не от чего. Но я не дам нам шанса узнать друг друга, потому что это против моих правил: я не краду мужчин из семьи.
— У меня нет семьи, — выдохнул Валера уже мне в шею, но так и не поцеловал.
К счастью! В крохотной прихожей мы были, точно в космической капсуле, без лишнего воздуха… И мне реально могло потребоваться искусственное дыхание.
— У тебя нет жены, но у тебя есть семья, — говорила я тихо, пытаясь удержаться на ногах, которые сделались ватными, и единственной опорой для меня остались вот эти мужские руки.
Как тогда давно, когда он отобрал у меня костыли и предложил взамен себя. Нет, не предложил, просто дал — себя.
— На жену мне было б плевать, дети — табу. Особенно твои. У этих детей, кроме тебя, больше никого нет. Особенно у младшего. Ему даже сбежать не к кому.
— Дед у них один, ты забыла… А меня у них по любому нет. И я им не нужен… — Валера отстранился от шеи и снова смотрел мне в лицо. — Как и тебе… Не нужен. Но я не настаиваю. Впрочем, может, ты из тех женщин, которые не могут заставить себя выбросить ненужные вещи? Мадам Коробочкина, нет?
— Я не коллекционирую хлам. Мне все нужно для работы, если ты сейчас про мои контейнеры в машине говоришь.
— Я про себя, дурочка. Можешь держать меня про запас. Я сейчас тебе одну вещь скажу, только ты не обижайся, да? — и он снова заговорил без наигранного кавказского акцента. — Мне совершенно не хочется тебя трахать. Мне хочется тебя обнимать. Вот так…
И он сильнее, аж до скрипа, стиснул мне плечи.
— У тебя осталось обо мне хоть одно хорошее воспоминание? — топил он губы у меня на плече, впиваясь в него заодно и подбородком.
— Да, когда ты нёс меня сюда на руках. Это было необычно…
— Спустить тебя вниз на руках?
И Валера действительно оторвал меня от пола, и теперь я, даже сильнее, чем он, вцепилась ему в плечи. Он медленно вернул моим ногам опору, хотя я продолжала их не чувствовать. Только его дыхание: совсем близко и так далеко…
— Господи, Александра! Я ж не ноги тебя прошу раздвинуть, а руки. Ты можешь обнять меня по-человечески? Сделать вид, что тебе на меня не наплевать.
— Мне на тебя не наплевать.
Я сунула руки под пиджак и смяла рубашку у него на спине. Ухо лежало на галстуке и слушало сердце. Я не совсем понимала, чье. И это было прекрасное, ни с чем за последние года не сравнимое чувство спокойствия. Спокойствия от близости мужского тела. И такое возможно? Просто сократи расстояние до предела. Предела человеческого терпения.
— Вот так очень даже хорошо, — уткнулся он мне в волосы. — Я не врал вчера, говоря, что сто лет ни с кем не обнимался.
— А с Никитой?
— Не могла промолчать… Нет? — Валера разорвал объятия и снова показал моим плечам, что такое настоящая животная хватка. И боль, сейчас вовсе нежеланная. — Надо было испортить такой момент! Ему тринадцать, забыла? Он уже зверёк.
— А Арсений… — шептала я уже по инерции, не в силах повысить голос до вопросительных интонаций.
— Не сыпь мне сахер на хер… Договорились? Знаешь, что мне в тебе больше всего нравилось? Твой нос. Кнопка, — и он нажал на него. — Дзынь. Открой дверь. Не слышишь, звонят… У меня нет времени. Ну совсем. На выяснение отсутствующих отношений.
Я распахнула дверь и ударила соседскую. Черт, спеша исполнить просьбу, забыла в глазок посмотреть, а шум на лестничной площадке перекрылся шумами в сердце. Когда чужая дверь закрылась, мне бы снова в глазок посмотреть. И дождаться, когда соседка уйдет. Нет же… Выперлась на площадку, когда она лишь на один пролёт спустилась. Пришлось поздороваться. А что — бабка стояла с задранной башкой.
— Здрасьте, здрасьте, — услышала я в ответ.
Плевать! Шарахнула дверью и вставила ключ в замок с таким чувством, что закрываю дверь в прошлую жизнь. А рядом стоит мужчина, с которым мне ну совсем не по пути.
Глава 31 "Грузчик Валерик"
— Что ты делаешь?
Вопрос был лишним — я уже была у него на руках и прекрасно понимала, что последует за этим.
— Нечто необычное… — добавил Терёхин хитро, цитируя меня недавнюю, хотя мог и промолчать ради вежливости.
Но вниз по лестнице побежал, на мое счастье, молча, а я так же молча вцепилась ему в шею, намного крепче пятнадцатилетней девчонки. Наверх взлетал он тогда на меньшей скорости. Впрочем, и годков ему было меньше и дури в нем… Нет, дурь, наверное, с годами не выветрилась, а даже приумножилась. Это и прекрасно в нем — только крепче держись за шею. И молчи, когда хочется крикнуть «не урони!» Не уронит…