Сказка Востока
Шрифт:
На борту и впрямь было всего два воина, которые в наступившей дреме, находясь на носу, пытались разузнать в ночи, что на острове творят их соратники. С этой охраной Малцаг быстро и бесшумно разобрался, а гребцом-рабом сам был: под свист кнута удалился корабль от берега. Мореходной практики и неких навигационных навыков оказалось достаточно, чтобы Малцаг смог направить корабль на север.
Находясь в Мраморном море, у него еще был соблазн пристать к Анатолийскому берегу и влиться в ряды армии османа Баязида, лишь бы воевать против Тамерлана. Вместе с тем был и мамлюкский опыт. Неизвестно, где была семья. Под покровом ночи он сумел проскочить пролив Босфор и через несколько дней, примерно в то же время, когда в Тебризе казнили купца Бочека и доктора Сакрела, Малцаг пристал к черноморскому берегу Грузии. Здесь Малцаг был приятно удивлен, о его сирийско-египетских подвигах
Он понял, что Тимура ему, и никому более никогда не одолеть. Это был своеобразный приговор, казалось, жизнь закончилась, оборвалась, и более цели и надежды нет. Однако в жизни не все так безнадежно: за ночью всегда наступает рассвет; люди Бочека выискали Малцага здесь и передали: из Тебриза семья Малцага — Седа и уже два ребенка, а с ними племянник Бочека и сын Сакрела бежали до Главного Кавказского хребта, на родину Малцага в верховья реки Алазани и Аргун.
Слух о семье пробудил у Малцага житейскую струнку. Довольно выгодно он продал корабль с гребцами и спешно двинулся на восток. Здесь, в Грузии, он был в последний раз лет десять назад, когда Тамерлан при помощи коварства расправился с азнауром Тамарзо. Картина печальная: поселения полупусты, и в них в основном доживают свой век старики. Храмы разбиты, всюду следы погромов и пожарищ, дороги безлюдны, а когда появляется тюркский разъезд, все разбегаются. И не видно главного — цветущих садов, виноградников. Правда, в Тбилиси и прилегающих городах жизненный пульс ощущается, здесь многолюдно, бойко, торговля есть, есть и строительство. Вот только люд, по мнению Малцага, резко изменился. И не то, что он никого теперь не знает, и его здесь не знают — это, пожалуй, к лучшему, просто облик людей явно изменился, больше людей смуглых, восточных, с характерным разрезом глаз, ростом и даже походкой. И не слышны в Тбилиси прежние, подобные бесконечному эху в горах мужские хоровые напевы, нет прежних улыбок, приветливости, беззаботности. Все, прежде всего и пришлые, угрюмы, нахмурены, молчаливы. И тем не менее в Тбилиси порыв жизни чувствуется. А двинулся Малцаг от столицы на север вдоль Картлийского хребта, в сторону Алазани, в Тушетию, там картина жизни совсем удручающая, да все равно счастья много, нашел он свою семью. Однако в рамках того времени и соответствующего изложения нашего Пера не до сентиментальности. А что касается героя Малцага, то он руководил и заботился о десятках тысяч человек, а тут всего пятеро, но это дети, семья — душа болит. Он понимает, что стоит наместникам Тамерлана прознать — Красный Малцаг здесь, дабы выслужиться, его продадут. А он здесь, в двухдневном переходе от Тбилиси, обременен семьей, малолетними детьми.
Наверное, даже будучи в рабстве, но не рабом, Малцаг не ощущал себя таким беспомощным, жалким и уязвимым. Необходимо что-то предпринять, семью обезопасить. Пока здесь еще хозяйничают ставленники Тамерлана, его детям жизни не будет. После мучительных раздумий он, по его мнению, принял единственно правильное решение — перевести семью за Главный Кавказский хребет, на север, туда после протравы Тамерлана никто и глаз не кажет, вроде там никто и не живет. А Малцаг решился за перевал пойти, ведь там страна Алания, там его родня, там он женился, сражался и попал в плен.
Пока еще лето и открыты перевалы, Малцаг двинулся в путь. Он не стал идти до Шатили и Аргунского ущелья, а пошел напрямик из Тушетии на перевал Юкериго, мимо вершины Нархиях; по скалистому ущелью вдоль говорливой горной речушки Тюалай он к вечеру дошел до развалин крепости Корхой, где его пленил Тамерлан.
Все эти годы Малцагу не раз снился ужас его пленения, и каждый раз испытывал страх. И почему-то сюда его все эти годы влекло, словно попав на это место вновь, он смог бы как-то изменить свою судьбу, по-иному жить. Теперь он видел здесь еще не совсем сгнившие лестницы, следы давней осады, обломанные копья, стрелы и сброшенные в пропасть человеческие кости. Ему стало плохо, стыдно, жалко самого себя. Ведь годы назад, когда он почти что в одиночку противостоял армаде Тамерлана, даже отступая и попав в плен, он не терял духа и на все
— Эй, молодой витязь, эту воду не пей.
Малцаг резко обернулся. Старик, совсем обветшалый, с длинной белой бородой. На нем грубый, выцветший бешмет, протертый до дыр на локтях, жалкие сапоги. Лишь светлые глаза и кинжал на поясе блестят.
— Похоже, ты меня понял, — старик двинулся вперед. — Марша воцила, [242]— они по-горски обнялись. — Давно здесь людей нет. А по тому, как ты все осматриваешь, вижу, бывал ты ранее здесь.
— А почему из родника пить нельзя?
— О, был здесь Тимур-Хромец. Тысячами людей истреблял, а смерть своего сына пережить не смог, люто мстил. Не только людей, но и всю природу отравил, все реки, все родники.
— А как вы живете, какую воду пьете?
— Вначале пили только из-под ледников, а теперь понемногу природа очищается, спускается с гор, и мы за ней. Вот, видишь, копыта серны. Откуда-то пришла, попила из родника. Если еще пару раз придет, то и мы сможем им пользоваться.
— А много вас здесь?
— Беда! Единицы. Большинство Хромец истребил, а потом сюда мор напустил, всю воду протравил. А ты, — старик еще раз, уже более внимательно осмотрел пришельца, — хоть и не положено в горах первые три дня гостя об этом спрашивать, да время такое — по каким-таким делам и откуда?
— Э-э, — замялся молодой человек.
— Можешь пока не отвечать, — помог ему старик, — тем более что, вижу, ты явился с добром. Горная серна пришла, из этого родника воды попила. Хорошо! Ты, молодой витязь, объявился — очень хорошо! Значит жизнь возвращается. А ведь это место святое! Легендарное! Здесь, вот в этой крепости, наш гордый сын Красный Малцаг почти в одиночку противостоял варварскому полчищу. Сотни-тысячи супостатов он здесь уложил.
— Эй, — усмехаясь, перебил гость. — А не преувеличиваешь ли ты, старик?
— О чем ты говоришь? Я лично сюда пришел после того, как Малцаг попал в плен, и видел все своими глазами, — он посмотрел по сторонам. — Смеркается. Нам надо обратно, в горы, там мое жилье, а то ночью тяжело будет идти.
— Так разве еще выше можно жить? — удивился Малцаг.
— Как увидишь — живем. А ниже — до сих пор воду пить нельзя было.
Несмотря на ветхий вид, старичок оказался выносливым, приспособленным к горам, так что Малцаг еле за ним поспевал, а тот все шел и говорил:
— Я еще днем, у перевала тебя заметил. Думаю, что за странный гость в наши края, и за тобой. А ты что, не знал, что здесь все отравлено?
— Так, кое-что слышал. Но такого не представлял.
— Да-а, никто не представлял. Вначале сам Хромец кого мог, истребил, своих собак оставил, ушел. И тогда здесь еще много было народу. А потом, по-моему, через год после ухода Тамерлана здесь появились странные люди под охраной, с повязками на лицах. Вот они-то и прошлись по горам, все источники, реки, озера — все отравили. Люди и животные — с самых гор до равнины — все полегли. На эту падаль слетелись и приползли все паразиты. А с ними мор. Как с низин подует ветер, такая вонь, даже зимой. Так было пару лет — все вымерло, из живности ничего в низине не осталось. А если кто и рисковал спуститься — уже не возвращался. Вот год-два, как мир и природа понемногу приходят в себя. И ты — добрый вестник.
— Я хочу пить! — не сдержался пришелец.
— Вот, вот валун — нижняя граница, за которой все можно пить. Наблюдая за дикими животными, которые только два-три года назад сюда откуда-то пришли, мы спускаемся каждый год все ниже. Вот река, пей на здоровье.
Пока пришелец пил, а потом умывался, старик всем радостно делился:
— В этом году уже появились хищники: орлы, волки, даже летучие мыши и медведи — значит пища и питье есть, и мы к зиме немного спустимся. А то на вершинах зима лютая, ветер, дров не напастись, все на спине таскаем.