Сказка Востока
Шрифт:
Под впечатлением этого разговора, недомогания и какого-то тяжелого предчувствия — последствия сна, Великий эмир объявил, что намерен вернуться в родной Самарканд, где не был уже более четырех лет. Но его родные дети и внуки и, тем более, военачальники, этого не поняли. Перед ними уже поверженная Золотая Орда, а это десятки, если не сотни роскошных городов. А там столько богатств! А сколько женщин, рабов! Вся Тимурова рать жаждала новой наживы. И тогда Великий эмир понял, что он всесилен и велик лишь до тех пор, пока способен утолять безмерную алчность своих подданных. Много он думал, но итог один — он
Взяв курс на север, Тимур, идя вдоль берега Каспийского моря, достиг низовья Волги, надеясь сразу овладеть столицей Золотой Орды. Но из Сарай-Берке, где уже правил Едигей, прибыли послы, напомнили о Тимуровой грамоте, где стояла его личная печать с гравировкой на персидском «Сила — в правде», и в честь признания вручили несметные дары.
Эти обстоятельства, да еще и тот факт, что хан Тохтамыш якобы скрывается где-то в южнорусских городах, побудили Великого эмира свернуть на запад, в сторону Дона. Разграбив, предав мечу и огню придонские поселения, Тимур двинулся дальше на запад, в сторону Днепра, где по данным его разведки расположился лагерем эмир Актау. Это был тот Актау, который со своими воинами покинул хана Золотой Орды накануне третьего, решающего дня сражения на Тереке.
У реки Орель, притока Днепра, встретились два монгола-тюркита, два земляка, два азиатских воина-кочевника. И если Тимур в своем деле уже преуспел и у него на данный момент около семидесяти тысяч войск, то у Актау не такой размах — всего десять-двенадцать тысяч всадников.
Великий эмир, при возможности, всегда искал иные, более выгодные пути, нежели прямое боестолкновение. И на сей раз он послал Актау очень доброе послание, где оценил и смелый, и благородный «поступок» дальнего, но родственника. Поэтому Повелитель пригласил Актау присоединиться к себе, а для начала — в гости.
Сам Актау в гости не поехал, а направил сына с дарами, чтобы проверить искренность намерений земляка. И Тимур в долгу не остался — на золотом подносе вернул Актау голову сына, а вместе с этим письмо: «Ты, Актау, — подлый пес. Ты предал своего хана Тохтамыша, потомка великого Чингисхана. А меня и подавно предашь».
Был приказ Актау взять живым. Но он сражался до последнего, погиб в бою.
После этого армия Тимура двинулась на север. По одним источникам, Великий эмир, видя бедность русских городов и зная, что сама Москва за семь лет до этого была покорена и сожжена Тохтамышем, у города Елец неожиданно повернул обратно. По другим — Тимур все же покорил и разграбил Москву. Есть еще одна версия: Тимур дошел до Москвы-реки, стал лагерем на возвышенности правого берега (нынешние Воробьевы горы), откуда, как на ладони, был виден большой, богатый стольный город, где проживало более пятидесяти тысяч человек.
Великий князь Московский отважно выступил на защиту родного города. В то же время в Вышгород Владимирский поспешили
— Святая Богоматерь, спаси Россию!
Именно этому событию августа 1395 года приписывается знаменательное спасение русских земель. Вместе с тем придворные историки Тимура свидетельствуют о другом.
Прибыли к Тимуру богатые купцы из Москвы. Требования Повелителя оказались жестокими и невыполнимыми. Сам Тимур провел смотр войск, ближе к вечеру — совет военачальников, на котором отдан приказ — штурм на рассвете. А после этого, как обычно, безумная ночь. И вновь был сон. Вновь средь ночи вокруг шатра переполох. Вновь зовут Моллу Несарта.
Сидит горестный Тимур на царском ложе, пожелтел лицом, ухватился за голову.
— Повелитель, — учтиво склонился Несарт, — снова тот же сон?
— Да, только гораздо хуже.
— И что же ты видел?
— Не могу, не могу… У-у, даже пересказать не могу.
— А ты поделись, глядишь, полегчает, — вкрадчиво настаивал Молла.
Не легко и урывками стал излагать свой сон Тимур:
— И пяти часов не спал, а долго и тяжело, словно пять столетий в мучениях провел. И передо мной — все лица и лица, и все с угрозами, злые, враждебные, там и дети, и женщины, и старики, и все разных рас и верований. И все против меня. И потом, — он замолчал и вдруг, нервно ежась, внезапно перешел на другое: — Что же это за край дикий? Здесь даже в августе холод, туман над рекой.
— Так ты сон не досказал, — допытывает Повелителя Несарт.
— И не расскажу, — мелкая дрожь пробежала по телу Властелина, он сильнее кутается в шерстяной халат.
— А сон-то вещий, — мало сочувствия в голосе Моллы. — И я не гадатель, но как человек глубоко верующий, этот сон растолкую, и даже доскажу.
— Попробуй, — сомневается Тимур.
— Твой сон, — медленно начал Молла Несарт, — предвестник Судного дня. У простых людей он действительно один, у тебя же этот страшный мучительный день будет длиться более пяти сотен лет. Ибо стольких людей ты истребил, и они будут тебя судить.
— Я — поборник веры, — уже стал оправдываться Повелитель.
— Какой веры? — вопрошает Молла. — Нет такой веры — казнить, жечь, заливать мозг опием, гашишем и вином, а потом насиловать женщин и детей.
— Замолчи, — пытается прикрыть уши Тимур.
— Нет уж, выслушай, тем более что конец твоего сна я давно знаю.
— Каков же он? — поразился Повелитель.
— Вот здесь, именно здесь, в Москве, в этом холодном краю, на белоснежном постаменте, как и предсказывал Малцаг, будет маяться твоя башка в окружении таких же обезьяньих черепов.
— Не-е-е-т!!! — завизжал Повелитель.
— Да-а-а! — стремясь заглянуть в глаза, пытал его Молла Несарт. — Изменись, покайся, наконец, стань человеком.
— Разве я не человек?
— Человек довольствуется малым, а ты — Властелин?!
— А что? — неожиданно вскочил Тимур. — Да, да, я — Властелин, — гремел он. — Я достиг этого! Прочь! Прочь!
Вмиг появились охранники. Сбитого Моллу Несарта потащили из шатра. А визирь воды тоже тут как тут и подсказывает Повелителю: